Люди делятся на Ах и Ох (если смотрели советский мультик, то понимаете о чём я).

Я себя больше ощущаю Охом. Хотя меня часто называют оптимисткой, целеустремленной, то, что легка на подъем и умею радоваться.

И все же я часто кряхтю, ною под нос, люблю бояться. Бог, кажется, устал от моих постоянных вздохов и нытья. Небось поменял там уж несколько пар берушей.

Ловлю переодически себя на том, что впадаю в позицию жертвы. Хотелось бы научиться не быть. Порой оправдываю, что это следствие нашей падшей природы. И тем, что люди, кажется, просто рождаются с какой - то предрасположенностью, больше «Ох» или «Ах».

Выход вижу только один – продолжать двигаться, что - то делать, несмотря на нытье, страх, переживания что ни так быстро, как бы хотелось и куча разных повседневных переживаний. И молить Бога, чтобы научил решительности, послал людей и события, которые бы помогли прийти к мечте.

Кромешная тишина. Смотрю на взрослую, обычно непробиваемую, с кожей панциря черепахи женщину. Она в миг превратилась в уязвимого ребенка. Вижу накатывающиеся бусины-слезинки в её глазах. Хочу ответить Дашке, покрыть эту дыру, этот дрожащий страх, но я не знаю что. Мои кисти напряженно сцеплены в треугольник, смотрю на неё, мысли как муравьи разбежались... Пауза длящиеся вечность, слышу дыхание как стук настенных часов.

— Почему же? Я люблю тебя. Как минимум один человек любит тебя своей неидеальной любовью. Бог любит тебя через меня.

Пауза прекращается, Дашка поднимается со стула, чтобы помыть посуду, так она убегает от моего взгляда, чтобы проглотить, пропустить через себя фразу наедине. Я беру остывший кусок пиццы, запускаю в рот:

— Ветер, благодарю, Тебя. Кажется, коснулось. Кажется здесь ЧТО-ТО произошло.

Одиннадцать часов вечера, кухня, полумрак, овальный, гладкий, белый стол, на нём чипсы, закуски, два бокала с напитками. Обрамляют всю эту картину две барышни, сидящие в пижамках, болтающие, ведущие диалог о жизни, о своих насущных осознаниях. Мы с Дашкой.

Двигаемся от одной темы к другой: самореализация, средства для ухода за волосами, общие знакомые, воспоминания университетских лет. Прерываемся на десятиминутный диспут о том будем ли заказывать основное блюдо, пиццу или едим то, что уже есть дома. Решаем, что пока её доставят, мы и так опустошим холодильник. Ликуем, девочки определились. Аллилуйя!

Снова отправляемся в пелену девчачьих размышлений, крутимся, крутимся, пока не упираемся и останавливаемся на Боге. Она говорит, что сомневается есть ли он вообще. Ни православный, христианский, мусульманский, кришнаитский, языческий. Есть ли Он вообще? Потому что если Его нет, то ей страшно. И это страх заходящий под самые кости, парализующий, стирающий, рушащий всё. Всю философию, все устремления, тягу к свету, мечты. Крах и бессмыслица, и всё что есть, это пластмасса, меркантильность, человечество как никому не нужная биомасса, и вся наша история есть одна исполинская иллюзия.

Я слушаю её, пытаюсь чутко, внимательно включиться. Ведь тем, чем она делится обычно не проговаривают, прячут на дальней полке сознания, укрытой тысячами тканями, дверями, под замком с надписью «не входить, ни за что».

Затем начинаю говорить. Пытаюсь донести про Причастие, про то, что чувствую во время его. Про свежесть, живость, нежность. Про наш с Ним разговор, про то, как поменялась я, про то, что сложно уместить в слова. Про то, что я уверена, что Он есть. Я знаю, что Он есть.

И да у меня есть сомнения. Порой мне, кажется, что я, мы выдумываем. И все же большая часть меня знает, что Он есть. Потому что это давний, обоюдный разговор. Бог сам ни раз убеждал меня, что Он есть. К сожалению, это опыт, который я не могу копировать - вставить как клавишей на компьютере. Это мой опыт. И да это все звучит красиво и пафосно, но как есть...

Принимаю я и её сомнения, её вопросы, потому что это опыт, который должен быть личным. Должна быть индивидуальная, уникальная встреча с Ним. Добавляю, что лучше не верить, чем притворяться что веришь. Мерзко притворяться только ради подстраховки, на всякий случай, чтобы после смерти отправили в котёл полегче.

Принимаю отторжение от религии, системы, потому что порой сама ощущаю негодование, непонимание, и признаю, что где - то мы, верующие, лицемерны, что в Церкви полно разочарования и какашек. И все же несмотря на все истории про платки, часы патриарха, жестокость, неразбериху, встречающиеся среди нас, гнилых верующих, а также ощущение, что прохожу через джунгли, чтобы нарыть Бога, чувствую и знаю, что Он есть. То, что бывает ощущаю, что держу глыбу грязи в руках и одновременно точно знаю, что внутри там лежит жемчужина. Дорогая, ценная, определяющая, самая - самая, которая только может быть в жизни. Которая стоит всего, которая и есть Свет.

Мои руки активно разлетаются в воздухе, я словно дирижер пытаюсь сцепить воедино то, что живёт внутри меня, в моем теле, душе, в мыслях. Уложить на язык, обрамить в слова определяющие, значимое, стержневое. Про Того, кто везде, в котором мы, все плаваем. Который становится лично твоим, когда ты сам открываешь дверь в свое сердце... Напрягаюсь и выдыхаю. Чувствую, что тщетно, я не в силах передать знакомый мне, касающийся сердец Дух. Снова пробую, пытаюсь, напрягаюсь, снова тщетно. Сдаюсь, выдыхаю: «Господи, прости! Умоляю. Я не в силах передать Тебя...»

— Мне страшно, Яна. А что если Он меня не любит? Что если меня никто не любит?

Люблю собирать авторские молитвы. Недавно наткнулась на молитву Гавриила Ургебадзе:

Господи, молю Тебя, с небес услыши нас,
призри на нас, подай милость Свою,
с миром отпусти нас, чтобы ходили по Твоему пути,
исполняли заповеди Твои и отрекались от зла.
Научи нас, Господи, молиться пред Тобою
и исполнять Твой святой закон,
чтобы сердце наше стало преданным Тебе
и всем нам жить по святому закону Твоему.
Аминь