Бонелло затрагивает важную тему, о которой стоит, как кажется, знать побольше. Тут поможет книга Стефана Краковски «Как девственники становятся террористами».

С тех пор, как я ее прочитала, прошел почти год, но так как ничего не было написано = спасибо не сказано, мысленно к ней возвращаюсь. Как по мне, это захватывающее чтение. Наверное дело в том, что Краковски — шведский психиатр, основывает свои размышления во многом на прямой речи информантов. Для меня это самая интересная часть его работы. Но даже если забыть о моей любви к личному, идея включить эту речь в книгу все равно кажется очень хорошей. Дать слово тем, кого не то что обычно не слышат, но о чьем существовании многие даже не знают.

Инцелы (involuntary celibacy — недобровольный целибат) — люди, «которые хотят отношений и секса, но желание остается невзаимным, никто не выбирает их в качестве партнеров, и такая ситуация сохраняется годами, а иногда и десятилетиями».

Причина, чаще всего, заключается в физической непривлекательности (словосочетание «генетическая лотерея» за время чтения успевает надоесть). Но иногда в чем-то другом, специфике внутреннего устройства (как у Бонелло). Предустановленной убежденности в собственной третьесортности, с которой, после первых болезненных неудач, как бы подтверждающих это, смиряются. И просто становятся правыми) Или нет.

Иногда за отвергнутость мстят. Всему миру. Становятся террористами. И хотя в заглавии книжки есть слово «как», однозначного ответа она не дает. Все люди разные. И террористами становятся по-разному.

Речь, в первую очередь, идет о мужчинах, так как среди инцелов они составляют подавляющее большинство (хотя есть и глава о женщинах-инцелах).

Сложно суммировать, психиатр анализирует множество разных аспектов, влияющих на «превращение» в инцела. Но есть, конечно, и доминанты. Так, о личных травмах, связанных с любовными неудачами, обычно говорят в контексте социального давления. С его стандартизированным представлением о сексуальной привлекательности, которая, в логике инцелов, на 90% обусловлена внешностью мужчины, и о том, какими качествами должен обладать «настоящий» представитель обязательно сильной половины человечества. Включая социальный статус и уровень дохода. Феминизм — еще одна причина кризиса маскулинности. Женщинам больше не нужны мужчины, для того, чтобы жить и продолжать род. Банк спермы всегда неподалеку.

Немалую роль, иногда, играет и демографический фактор. Так, например, в Китае, где женщин значительно меньше, чем мужчин, для того, чтобы завести семью, нужно практически встать в очередь из кандидатов, готовых участвовать в своего рода конкурсе на звание мужа и отца.

Но книга понравилась не только потому, что дает представление об инцелах, как социально уязвимой группе, о которой мне мало что было известно. Возможно это прозвучит странно, если иметь в виду патриархальных характер общества, но я хотела почитать что-нибудь именно о мужчинах. А книжка Краковски, в конечно счете, о них. Не всегда только об инцелах, о мужчинах в целом. О том, как общественные тенденции влияют, или могут повлиять на их психику. Понятно, что речь идет о западном обществе, и тем не менее.

Так, например, я с удивлением узнала о дискриминации по гендерному признаку в профессиональной среде Швеции. Был проведен эксперимент, в ходе которого установлено, что резюме, отправляемые мужчинами на вакансии, традиционно считающиеся женскими, даже не рассматривались. Но в обратной ситуации ничего подобного выявлено не было. Самой недоступной для мужчин оказалась профессия уборщика. Вот так! Стереотипы работают в обе стороны.

При этом именно «женские» профессии, связанные, например, со здравоохранением и образованием, и предполагающие эмпатию и заботу, эмоциональную вовлеченность, не могут быть автоматизированы и заменены роботами, тогда как мужчины, значимый процент которых трудится в области транспорта или строительства, с учетом перспективы технологического развития общества, оказываются наиболее уязвимыми.

А про уязвимость мужчин в России сегодня я даже не говорю. Но думаю об этом постоянно.

bookmate.ru

Читать «Инцелы. Как девственники становятся террористами». Стефан Краковски в Букмейте

«Инцелы. Как девственники становятся террористами» Стефан Краковски читать полную версию книги на сайте или в приложении электронной онлайн библиотеки Букмейт.

Продолжая тему прошлого поста, хочу, наконец, рассказать о фильме, который очень меня впечатлил. Это «Предчувствие» (2023) Бертрана Бонелло (оригинальное название — «Зверь»), по мотивам повести Генри Джеймса «Зверь в джунглях» (1903).

Синопсис такой: главная героиня — Габриэль (Леа Сейду), живет в недалеком будущем (2044), построенном и контролируемом искусственным интеллектом. В этом новом мире нет ни войн, ни катастроф, ни аффектов.

Большинство людей прошли коррекцию ДНК, удалив травматичные воспоминания из всех своих прошлых жизней, существование которых стало научным фактом. Габриэль не уверена, что хочет пройти процедуру. С одной стороны, эмоции — то, что делает ее уникальной, с другой — мешает ей, согласно ИИ, получить ответственную должность (сейчас она целыми днями проверяет температуру платы неизвестного назначения). Героиня мечтает получить новую, интересную работу, но для этого необходимо отказаться от своей эмоциональной истории.

Та же проблема и у встреченного ей в центре коррекции Луи (Джордж Маккей). Который, конечно же, оказывается любовью всех ее жизней, охваченных смутным предчувствием грядущей катастрофы.

Любовь начинается в Париже 1910, перед знаменитым наводнением. Герои встречаются на светском приеме и пытаются вспомнить, где и когда они уже виделись. В Риме, в Неаполе? Или в Мариенбаде. Отсылка к Рене кажется очевидной. В следующей жизни судьба сводит Луи и Габриэль в Лос-Анжелесе 2014, накануне землетрясения. Эта часть, в которой героиня пытается реализоваться как актриса, параллельно присматривая за чужим домом, пока за ней «присматривает» тридцатилетний инцел Луи, напоминает «Малхолланд Драйв» Линча. А в 2044, в преддверии процедуры, которая может превратить их в подобие бездушных кукол, герои ходят на ретро-дискотеки, где коктейли смешивает бармен, словно вышедший из «Сияния» Кубрика.

Тема кукол, к которой я так неравнодушна, важна и для Бонелло. Она занимает его давно. Начиная, наверное, с короткометражки про Синди Шерман — «Синди: моя кукла» (2005), с Азией Ардженто в главной роли. Затем она появляется в «Доме Терпимости» (2010), где героиня Адель Энель, по имени Леа, изображает для своих клиентов кукольную пластику и пассивность. Барби и Кен, разыгрывают драму отношений в «Коме» (2022). И, наконец, «Предчувствие», где эволюция игрушки, по мере развития технологий, стирает грань между человеком и машиной, живым и мертвым. Фарфоровых и целлулоидных кукол, производимых в 1910 на фабрике мужа Габриэль сменяет движущаяся и болтающая с ней в 2014 кукла-компаньон, которая в 2044 превращается в неотличимый от человека андроид — куклу Келли (Гуслаги Маланга). С которой, несмотря на все ее функции, невыносимо скучно.

То ли дело возгонка аффекта! Куда интереснее наблюдать за тем, как сбывается предсказанная судьба, в надежде ее изменить, выйти из замкнутого круга. Вместе.

Но «Предчувствие», тем не менее, не столько мелодрама, сколько антиутопия. А для меня фильм также о том, что в любом из возможных миров можно остаться человеком. И что «ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви» (Рим. 8:38-39).

Bertrand Bonello
La Bête, 2023

Дочитала «Посткапиталистическое желание» Фишера.

В этом формате — расшифрованных лекций, любопытно было следить за движением мысли, как самого Марка, так и его студентов, ее развитием.

Важной стала последняя — пятая лекция, на которой обсуждалась «Либидинальная экономика» Лиотара. Когда я читала эту книгу пять лет назад, была заворожена стилем письма, переданным Виктором Лапицким — моим любимым переводчиком с французского, но не могла сказать, что верно поняла ее. Точнее, тогда сложно было поверить, что мыслящий человек всерьез может быть настроен против левой модели политических преобразований. Сейчас, благодаря Фишеру в этом конкретном случае, и политической ситуации вообще, поняла, что очень даже может.

И, все-таки, возвращаясь к Лиотару, постоянно ловлю себя на том, за что он критикует левые теории — отрицании капиталистического желания и разделении областей презираемого капитала и высоких идей. Задаюсь вопросом, насколько это моя осознанная позиция, а не пресловутое «не очень-то и хотелось» прекария.

Меня никогда не соблазняли деньгами, и я на самом деле не знаю, как повела бы себя в подобной ситуации. С этой неоскверненной капиталом точки зрения легко, конечно, критиковать других. Особенно людей, которые без конца говорят о своей скучной, изматывающей работе. Хотя это самый очевидный пример, демонстрирующий имманентность желания не столько капитализму, сколько, как замечает Фишер, рабочему классу.

Понимаю, что иметь работу на которой ты занимаешься неотчужденным трудом — сверхпривилегия, которой обладают единицы. Остальные проводят большую часть своей жизни занимаясь, скажем так, не совсем тем, чем хотелось бы. И, все-таки, именно в работу, какой бы она не была, инвестировано желание, в том числе оправдания ненавистной деятельности. Иногда даже кажется, что чем больше человеку не нравится его работа, тем больше себя он на ней оставляет. Хотя «токсичная продуктивность» свойственна как довольным, так и недовольным. Люди работают по 24 часа в сутки. Без обеда и выходных. В том смысле, что даже когда работа, формально, заканчивается, она не заканчивается. Человек продолжает о ней думать и говорить. Только о ней.

Меня это пугает, и я дала себе обещание (с которым уже плохо справляюсь), что не стану таким человеком.

Делезианская «инвестированность в полное тело социума» сильно упрощает жизнь, делает ее в каком-то смысле более комфортной. Все работающие равны в своем статусе работающего человека. Но, с другой стороны, на этом же уровне один человек не отличается от другого. И это то, с чем я до сих пор не могу смириться — редукция индивидуальности.

Вот конкретный пример из жизни:

На зум-знакомстве участников одного образовательного проекта, в который я, поневоле вечный студент, вписалась, люди представляются, используя исключительно профессиональные характеристики: куратор, художник, философ, архитектор, хореограф и т.д. Дальше представление развивается по схеме где, чем и сколько лет человек занимался. Ничего о самом человеке, кроме того, что он молодец, я не узнаю. И хочется, на этом фоне, характеризовать себя примерно как Эльза Триоле в письме к Шкловскому: «я — Аля, розовая и пухлая. Вот и все».

Вчера в очередной раз переслушала культовый альбом американского электронщика Sd Laika «That’s Harakiri» (2014).

А сегодня на «Mixmag» опубликовали официальное подтверждение о смерти музыканта.

RIP Sd Laika
See you in «Remote Heaven»

Sd Laika

That's Harakiri, by Sd Laika

11 track album

Вообще-то я очень не люблю кладбища и стараюсь туда не ходить.
Дело, наверное, в детской «травме».

Мать почему-то считала, что мы с братом должны «привыкать к смерти». И гоняла нас на похороны всех соседей. Так я побывала на двух десятках похорон. В основном стариков. И только на одной свадьбе — свадьбе брата.

Соседские похороны начинались с подъезда. Когда ты видел у него или в нем красную крышку гроба, обитую дешевыми черными кружевами, с большим золотым крестом из пластика. Не знаю, как это работало, но уже от одного ее вида начинало казаться, что в воздухе разливается сладковатый, липкий запах покойника.

И вскоре ты видел его, лежащего на двух табуретках, с изменившимся лицом. Таким, что уже не узнать было бабу Зину, игравшую на гармошке в сарафане, украшенном звенящими крышками от пивных бутылок. Или мужа ее — деда Лёню, ловившего рыбу в грязной Обушке и сушащего ее пузыри на веревке, натянутой под потолком.

К пальцу покойника обычно была примотана проволока, опускавшаяся в горшок с какой-нибудь геранью, алое, или денежным деревом. Этот странный ритуал до сих пор остается для меня загадкой. Но тогда, в детстве, казалось, что это нужно для того, чтобы сразу связать покойника с землей. Чтобы он не шатался по квартире, проверяя, все ли сделали так, как он наказывал (всегда обнаруживались такие инструкции) и не тревожился зря. А лежал смирно. Под поцелуями и причитаниями.

Когда приходил поп, начиналось для меня самое страшное — невнятное бормотание и размахивание кадилом. Накатывала тошнота, виски словно сдавливало чем-то, в глазах все плыло. Казалось, что отпевание длится бесконечно. И не заканчивается. Обрывается внезапно, неожиданно.

Затем с попом расплачивались и давали денег, чтобы он молился за умершего еще какое-то время.

Мне вручали цветы, которые нужно было, идя за гробом до похоронного пазика, бросать на землю. Эта «почетная» обязанность никогда меня не радовала. Цветов мне было жаль больше, чем людей, проживших долгую жизнь. Но я послушно оставляла этот странный след, после чего все ехали на кладбище (слушать как забивают гвозди), а потом в кафе.

Там, в стекляшке «Юность», бабки с беззубыми ртами могли, наконец-то, наесться досыта, а мужики — напиться «по поводу». Казалось, что только за этим все они и приходили. И только я — привыкать к смерти.

Нравится, что в Венеции нет машин (некоторые говорят, что это одна из причин, по которой пить здесь начинают с самого утра). Из-за этого кажется, что в городе очень тихо. Хотя, конечно, есть моторные лодки. Но все равно шум, создаваемый ими, не сравнится с машинным.

Не люблю моторные лодки. И дело не только в шуме, но и в скорости, провоцирующей временную рассинхронизацию.

Вода для меня — всегда часть природы. И кажется, она нужна людям в том числе для того, чтобы замедлиться, отвлечься от городской суеты. В природе не так уж много быстрого, за это ее и люблю. Испытываю благодарность, что в лесу или на равнинной реке не ощущаю дискомфорта от несовпадения внутреннего ритма с ритмом внешнего мира. Медленное время становится единственным. И я чувствую себя как дома. Особенно на реке. Хоть это и специфическое ощущение.

Когда я была подростком, отец, который не жил с нами, стал брать меня с собой на рыбалку. Мне нравились эти поездки. Нравилось с вечера собирать вещи, рано вставать, ехать к реке по сибирскому бездорожью, надевать огромные рыбацкие сапоги, сосредоточенно наносить средство от слепней и комаров. Нравился момент, когда деревянная лодка, отталкиваемая от берега, перестает касаться земли, становится свободной. Нравилось грести, активно преодолевая пространство телом, понимая, что скорость движения зависит только от твоего физического усилия. Нравился звук, с которым весла опускались в воду и поднимались над ней, роняя капли. Звук летящей лески. И тишина, как редукция человеческого. Которой нужно было еще дождаться.

Пока мы плыли, отец все рассказывал, как ему жаль, что вышло как вышло. Как он мечтал о дочери и пытался сохранить отношения с матерью. Дальше следовал перечень обид. Всегда один и тот же. Но, тем не менее, всегда озвучиваемый с такой эмоциональной интенсивностью, будто все это было вчера, а не 15 лет назад.

Из-за стабильности моего отца стало казаться, что время на реке остановилось. Но это произошло не мгновенно.

Сначала, несколько первых раз, я внимательно слушала, даже задавала вопросы. Многое в этой истории мне было непонятно. Но потом я поняла главное: что и это — часть поездки. Такая же, как остальные. Стала все больше отвлекаться на деревья и пение птиц, отражение неба в темной воде.

Чтобы рыба не испортилась, нужно ее выпотрошить. Отец научил меня этому. Лезвие ножа, короткого и острого, плавно движется по животу. От хвоста рыбы к ее голове. Пальцы погружаются в теплые внутренности, остающиеся в ладони. Их следует выбросить, руки — отмыть от крови.

В какой-то момент между этим действием, быстро ставшим автоматическим, и исповедью отца, установился знак равенства. Словно если бы он молчал, то слова, оставаясь внутри, запускали процесс распада. И тогда оказалось бы, что смерть их с матерью отношений, как смерть не выпотрошенной рыбы, была напрасной. А так она становится пищей. Для моих размышлений.

Я усвоила этот урок. И пишу, наверное, поэтому. А после — мою руки.

Сегодня каналу исполнилось два года.

Всем прихожанам этой церкви низкий поклон.

I’m here to eat your souls)

3/3

Доброй ночи, хозяин.