Кое-что о марксистской гносеологии: Фридрих Энгельс, Иосиф Дицген, Владимир Ленин.

«[Ленин цитирует Энгельса]: "Мы имеем здесь снова то противоречие, с которым уже встречались выше, противоречие между характером человеческого мышления, представляющимся нам в силу необходимости абсолютным, и осуществлением его в отдельных людях, мыслящих только ограниченно. Это противоречие может быть разрешено только в таком ряде последовательных человеческих поколений, который, для нас, по крайней мере, на практике бесконечен. В этом смысле человеческое мышление столь же суверенно, как несуверенно, и его способность познавания столь же неограниченна, как ограниченна. Суверенно и неограниченно по своей природе (или устройству, Anlage), призванию, возможности, исторической конечной цели; несуверенно и ограниченно по отдельному осуществлению, по данной в то или иное время действительности".

"Точно так же, — продолжает Энгельс, — обстоит дело с вечными истинами".

Это рассуждение чрезвычайно важно по тому вопросу о релятивизме, принципе относительности наших знаний, который подчеркивается всеми махистами. Махисты все настаивают на том, что они релятивисты, — но махисты русские, повторяя словечки вслед за немцами, боятся или не умеют ясно и прямо поставить вопрос об отношении релятивизма к диалектике. Для Богданова (как и для всех махистов) признание относительности наших знаний исключает самомалейшее допущение абсолютной истины. Для Энгельса из относительных истин складывается абсолютная истина. Богданов — релятивист. Энгельс — диалектик. Вот еще не менее важнее рассуждение Энгельса из той же самой главы "Анти-Дюринга".

"Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области; мы это уже видели, и г. Дюринг знал бы это, если бы был сколько-нибудь знаком с начатками диалектики, с первыми посылками ее, трактующими как раз о недостаточности всех полярных противоположностей. Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, так эта противоположность сделается относительной (релятивной) и, следовательно, негодной для точного научного способа выражений. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области, как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т. е. истина станет заблуждением, заблуждение — истиной". Следует пример — закон Бойля (объем газов обратно пропорционален давлению). "Зерно истины", заключающееся в этом законе, представляет из себя лишь в известных пределах абсолютную истину. Закон оказывается истиной "лишь приблизительно".

Итак, человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания. "Абсолютную истину, — говорит И. Дицген в "Экскурсиях", — мы можем видеть, слышать, обонять, осязать, несомненно также познавать, но она не входит целиком (geht nicht auf) в познание". "Само собою разумеется, что картина не исчерпывает предмета, что художник остается позади своей модели... Как может картина "совпадать" с моделью? Приблизительно, да". "Мы можем лишь относительно (релятивно) познавать природу и части ее; ибо всякая часть, хотя она является лишь относительной частью природы, имеет все же природу абсолютного, природу природного целого самого по себе (des Naturganzen an sich), не исчерпываемого познанием… <...>

Из всех этих заявлений Энгельса и Дицгена ясно видно, что для диалектического материализма не существует непереходимой грани между относительной и абсолютной истиной. <...> С точки зрения современного материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование

На вышеперечисленные вопросы отсутствуют однозначные ответы. Однако уже сегодня можно предложить следующее общее решение ряда вопросов: Машина и человек, на мой взгляд, находятся в диалектической связи, постоянно противостоя и соединяясь друг с другом. В те исторические моменты, когда наблюдается стремительное развитие машин складывается впечатление, будто машина вытесняет человека, нивелирует его значение, отнимает смысл жизни (предполагается, что значение и смысл у жизни человека имеются). Однако впоследствии мы обнаруживаем гармоничный синтез между человеком и машиной, и будущее наше, по-моему, заключается в продолжении этого синтеза, возможно, однако, более интенсивного. Следовательно, адаптация к огромной роли компьютерных программ, адаптация к росту ее роли, а также общее совершенствование человека, включая его когнитивные способности, а также телесное его преобразование, по-моему, неизбежно приведет к скачку в развитии шахматной игры, предела которого не видно. Главнейшие же вопросы, они же специфически шахматные – статус творческих способностей человека, самопознание и самовыражение, концептуальные первоначала игры – смогут обрести полноценные ответы лишь при завершении адаптации опаздывающего человека к машине. Способы и сам процесс этой адаптации – должны стать предметом обсуждения т. н. профессиональных философов, серьезно увлекающихся шахматной игрой, а также разделяющих материалистические, технооптимистические, трансгуманистические позиции.

Краткий вывод: Философское осмысление шахматной игры находится на неудовлетворительном уровне. Компьютеризация шахмат, рассматриваемая философски, выходит в общий пул вопросов вокруг искусственного интеллекта. Однако компьютеризация шахмат, рассматриваемая философски, имеет собственную специфику. Главные специфически шахматные вопросы, о которых стоит задуматься профессиональному философскому сообществу – творчество, самопознание и концептуальные первоначала игры. Чтобы “не потерять” шахматиста, “стираемого” компьютерными программами – необходимо приступить к активной и плановой адаптации человека к взрывному характеру развития машины, способы которой должны быть определены т. н. профессиональными философами, серьезно увлекающимися шахматной игрой.

На днях защищал итоговый аттестационный проект, проходя курс переподготовки по направлению «Цифровая философия». Признаюсь, тему подобрал, что называется, навскидку. Перед защитой изложил основные тезисы, чтобы на них опираться во время выступления. С удивлением для себя обнаружил во взятой теме небезынтересные философские смыслы. Учитывая, как редко здесь выкладывается что-то авторское, подумал, что может быть интересно, и я бы с удовольствием ознакомился бы с комментариями, которые неравнодушные могли бы оставить под этии текстом.

Компьютеризация шахматной игры: философско-антропологический анализ. Основные тезисы.

Компьютеризация шахмат – это процесс интеграции компьютерных программ в теорию и практику шахматной игры, что выражается, главным образом, в использовании вычислительной мощности компьютеров для анализа игровых ситуаций, поиска новых решений, совершенствования понимания игры, а также для обучения.

Философские аспекты шахматной игры во многом остаются не рассмотренными. Подозреваю, что причина кроется в том, что среди т. н. профессиональных философов отсутствуют хотя бы сильные любители, не говоря уже о профессиональных шахматистах. Среди профессиональных шахматистов также отсутствуют философы, способные к осмыслению философских проблем, которые можно обнаружить в шахматах. Можно, конечно, выделить отдельных шахматистов, которые частично все же проникали в философию шахмат — Ботвинник, Капабланка, Стейниц, Нимцович. Философская проблематика, заключенная в шахматах – неисследованное поле.

Компьютеризация шахмат раскрывает для нас частный случай более общеей проблематики – будущего сосуществования человека и машины, их взаимной интеграции или возможного антагонизма, поэтому философское рассмотрение компьютеризации шахматной игры пересекается с философией искусственного интеллекта, однако имеет собственную специфику.

Компьютеризация шахматной игры привела к тому, что на данный момент ни один человек в мире, включая сильнейшего шахматиста современности, а возможно, и сильнейшего во всей истории – Магнуса Карлсена, не способен тягаться с компьютерной программой. Это наталкивает шахматное сообщество на следующие вопросы: Какое место остается для человека? Для чего продолжать совершенствовать навыки игры? Каков статус творческих способностей человека на фоне видимого всесилия компьютера (возможны ли в компьютерный век новые Стейниц и Чигорин, Нимцович и Рети?)? Возможно ли достигнуть некого гармоничного сосуществования с компьютерными программами? Как изменяется сама игра, ее концептуальные первоначала? Не убивает ли компьютеризация шахмат одну из ее важнейших функций – самовыражение и самопознание шахматиста (стиль игры выдающихся мастеров был глубоко индивидуален – игра Бронштейна была совсем не похожа на игру Смыслова, Таль был полной противоположностью Ботвиннику, ничего общего не было в творческой манере Петросяна и Полугаевского, чего не скажешь о представителях современной шахматной элиты, пожалуй, кроме Карлсена), осуществляемые в процессе игры?

О задачах философов-марксистов сегодняшнего дня.

«Во-первых, необходимо детально изучить историю и наследие советской философии. Нужно расчистить исследовательское поле как от мифов советского времени, так и от грязи, которую на диамат обильно льют бывшие профессора марксизма-ленинизма.

<...>

Современные марксисты должны обработать всё написанное их предшественниками, взять из этого всё ценное и отбросить ложное. Иначе мы будем обречены на бесконечное переоткрытие старых наработок и повторение старых ошибок.

<...>

Во-вторых, необходимо разработать диалектико-материалистическую систему категорий. Решить задачу такого масштаба непросто, это требует больших затрат умственного труда, но в этом направлении нужно работать, а не успокаивать себя тем, что это под силу только НИИ или гениям.

В-третьих, для пропаганды марксизма среди учёных нужно регулярно демонстрировать связь философии с частными науками, в том числе с новейшими их достижениями, показывать связь между сегодняшним методологическим кризисом и проблемами в научной сфере. А связь эта вполне реальна: ученые, предоставленные сами себе, а на деле — буржуазным идеологам, теряют понимание всеобщей связи явлений и зацикливаются в узких границах предмета своей диссертации. На словах отказываясь от философии, ученые вслепую перенимают поверхностные лозунги буржуазных философов. Нужно говорить и о том, что сама философия развивается вместе с другими науками: без осмысления новейших опытных данных и теоретических выводов частных наук она превращается в жонглирование абстракциями.

В-четвёртых, необходимо продолжать борьбу на философском фронте. И в период существования СССР, и после его развала западная философская мысль не стояла на месте. Буржуазные философы продолжали развивать теории, по сути сводящиеся либо к той или иной вариации идеализма, либо, в лучшем случае, к вульгарному материализму. Когда западные философы обращали свой взор на марксизм, они преподносили его в извращённом или неполном виде, искажая его сущность.

Все эти теории, несмотря на их реакционность, зачастую находят популярность у современных левых. Для борьбы с этими веяниями необходимо тщательно изучить ключевые работы западных философов, относящихся к (пост)аналитической и (пост)континентальной традициям, включая "западных марксистов". Мы должны показывать, что марксистская философия — единственно верная, демонстрировать, что для развития науки нужен диалектический материализм, что популярная сегодня буржуазная философия не способна заменить его. Кроме того, критическое осмысление западной философии, особенно авторов и работ, причисляемых к "западному марксизму", поможет нам отделить их продуктивные наработки от того, что де-факто враждебно марксистской философии».

Полный текст: https://lenincrew.com/philosophy/

Фридрих Энгельс об упущениях его и Маркса в области изучения и раскрытия феномена идеологии.

«…главный упор мы (с Марксом — прим. Н. Д.) делали, и должны были делать, сначала на выведении политических, правовых и прочих идеологических представлений и обусловленных ими действий из экономических фактов, лежащих в их основе. При этом из-за содержания мы тогда пренебрегали вопросом о форме: какими путями идет образование этих представлений и т. п. Это дало нашим противникам желанный повод для кривотолков, а также для искажений <...>

Идеология — это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы, которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом. Он создает себе, следовательно, представления о ложных или кажущихся побудительных силах. Так как речь идет о мыслительном процессе, то он и выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления — или из своего собственного, или из мышления своих предшественников. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным; без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден мышлением, и вообще не занимается исследованием никакого другого, более отдаленного и от мышления независимого источника. Такой подход к делу кажется ему само собой разумеющимся, так как для него всякое действие кажется основанным в последнем счете на мышлении, потому что совершается при посредстве мышления.

Исторический идеолог (исторический означает здесь просто собирательный термин для понятий: политический, юридический, философский, теологический, — словом, для всех областей, относящихся к обществу, а не просто к природе) располагает в области каждой науки известным материалом, который образовался самостоятельно из мышления прежних поколений и прошел самостоятельный, свой собственный путь развития в мозгу этих следовавших одно за другим поколений. Конечно, на это развитие могут воздействовать в качестве сопутствующих причин и внешние факты, относящиеся к этой или иной области, но факты эти, как молчаливо предполагается, представляют собой опять-таки просто плоды мыслительного процесса, и таким образом мы все время продолжаем оставаться в сфере чистой мысли, которая как будто благополучно переваривала даже самые упрямые факты.

Именно эта видимость самостоятельной истории форм государственного устройства, правовых систем, идеологических представлений в любой области прежде всего и ослепляет большинство людей. Если Лютер и Кальвин "преодолевают" официальную католическую религию, а Гегель — Канта и Фихте, если Руссо своим республиканским общественным договором косвенно "преодолевает" конституционалиста Монтескье, то это — процесс, который остается внутри теологии, философии, государствоведения, представляет собой этап в развитии этих областей мышления и вовсе не выходит за пределы мышления. А с тех пор как к этому прибавилась буржуазная иллюзия о вечности и абсолютном совершенстве капиталистического производства, — с этих пор даже "преодоление" меркантилистов физиократами и А. Смитом рассматривается как чистая победа мысли, не как отражение в области мышления изменившихся экономических фактов, а как достигнутое, наконец, истинное понимание неизменно и повсюду существующих фактических условий. Выходит, что если бы Ричард Львиное сердце и Филипп-Август ввели свободу торговли, вместо того, чтобы впутываться в крестовые походы, то можно было бы избежать 500 лет нищеты и невежества.

На эту сторону дела, которой я здесь смог коснуться лишь слегка, мне думается, все мы обратили внимания меньше, чем она того заслуживает. Это старая история: вначале всегда из-за содержания не обращают внимания на форму. Повторяю, я сам это делал, и эта ошибка всегда бросалась мне в глаза уже post festum. <...>

В связи с этим находится также нелепое представление идеологов: не признавая самостоятельного исторического развития различных идеологических областей, играющих роль в истории, мы отрицаем и всякую возможность их воздействия на историю. В основе этого

Эрих Фромм об идолопоклонстве.

«Что происходит при идолопоклонстве? Если понимать идолопоклонство в соответствии с мыслью пророков, то происходит в точности то, что Фре йд называл переносом. На мой взгляд, перенос, каким мы его знаем в психоанализе, — это проявление идолопоклонства: индивид переносит собственные действия или ощущения — силы своей любви, силы своей мысли — на объект вне себя. Этим объектом может быть человек <...> Как только индивид оказывается связан таким переносом, он вступает в отношения с собой, покоряясь объекту, на который он перенес собственные человеческие функции».

Из лекции Эриха Фромма «Современный человек и его будущее», прочитанной 8 сентября 1961 г. на конгрессе «Психоанализ и его продолжающееся развитие» в Дюссельдорфе, ФРГ. Быть человеком ; Концепция человека у Карла Маркса : [сборник] / Эрих Фромм ; [перевод с английского А. Александровой]. — Москва : Издательство АСТ, 2020. — 288 с. — (Философия — Neoclassic). С. 24.

Комментарий автора канала: Представляется, что сегодняшние идолы — это преимущественно звезды, знаменитости, зачастую, и вымышленные персонажи художественных произведений — герои комиксов, игр, книг, фильмов, аниме и пр.

Генрих Альтшуллер о фанатизме творческой личности.

«Человека, идущего к значительной достойной цели, можно сравнить с альпинистом, взбирающимся в нескончаемую высь. Сравнение это во многом условно — идущий к цели выходит в путь без снаряжения, неподготовленным и времени на тренировки у него нет: реальная вершина, реальные трудности, сразу же надо принимать ответственные решения, от которых, быть может, целиком будет зависеть успех, а посоветоваться не с кем. В основном обо всем приходится догадываться самому. И самому же пробовать придуманное и сделанное в пути "снаряжение". Творческое восхождение длится всю жизнь, и здесь, как и в реальном альпинистском подъеме, не только человек одолевает вершину, но и путь к ней меняет человека. Условия жизни начинают восприниматься с позиций "восходящего" — как более или менее удобные для достижения цели. Это становится главным оценочным критерием, а сам план — спасительной нитью в любых, даже чрезвычайно тяжелых обстоятельствах. Сознание самоотчетности заставляет не распускаться, понимание масштабности цели, ее необходимости для человечества — осознать незначительность, маловажность условий собственного бьгга.

Даже при потере близких людей — в самые тяжелые и горькие моменты жизни, когда любые утешения бесполезны, когда и жить-то не хочется, инерция движения к цели увлекает человека от горя вперед в завтра. Она заставляет продолжать работу. Это не проявление черствости или, как иногда говорят, "машинности" человека. Это проявление Человечности человека. Потому что цель, направленная на благо всего человечества, ставится выше собственных потребностей, радостей и бед. А это возвеличивает личность.

Ленинградский сотрудник академика Обручева Е. П. Павловский вспоминает, что после смерти жены Обручев "работал с особым ожесточением, особенно строго и неумолимо соблюдая железный распорядок своего десятичасового рабочего дня, не давая себе ни малейшей возможности поддаться угнетающему тяжелому состоянию духа, ежеминутно как бы приказывая себе не опускать рук. Не поддавался он и болезням, находя силы писать лежа в постели. Я помню его в жестоком гриппе, с температурой, беспрерывно кашляющего, с листками бумаги, разбросанными по одеялу. Однако на лице у него читалось выражение торжества и сознания своей правоты и силы. Он только что закончил очередную полемическую статью против сильного противника — профессора М.М. Тетяева…"

Может быть, это и фанатизм, я не знаю, но если это и фанатизм, то это человеколюбивый фанатизм; это созидательный фанатизм Чюрлениса и Толстого, Леонардо и Дьякова, Дарвина, Эйнштейна, Вавилова, Ломоносова… на таком фанатизме держится наша культура. Этот фанатизм — источник прогресса человечества, источник гуманности человечества, источник разума человечества. Этот фанатизм — надежда человечества. Хотя какой это фанатизм? Это просто способ прожить очень счастливую жизнь. Очень полезную жизнь. Очень светлую жизнь. И неважно, что, с точки зрения мещанина, жизнь эта вроде бы не удалась. Неважно, что мещанин прилепит ярлык фанатика. Неважно потому, что любое большое дело, любая Достойная цель в конечном итоге направлена на вытравливание всего мещанского, всего мелкого, грязного, низкого — всего недостойного, что есть в человеке. На превращение вчерашнего "мещанина" в творческую личность».

Альтшуллер Г. С., Верткин И. М. Как стать гением: жизнен. стратегия творч. личности. — Мн.: Беларусь, 1994. — 479 с. С. 64-65.

Генрих Альтшуллер о мещанине и творческой личности.

«В 1984 году в переводе на русский язык издательством "Просвещение" была выпущена книга "Организация урока". Авторы — ученые из ГДР У. Древе и Э. Фурман — приводят как образец для подражания слова одного тринадцатилетнего ученика: "Я хотел бы по окончании 10-го класса за два года выучиться на слесаря, овладеть в армии профессией водителя грузовых машин, после армии работать шофером, построить или купить себе хороший дом на селе и иметь троих детей, а также собаку и одно или несколько каких-либо механических транспортных средств. Может, я не захочу жениться и буду вести холостяцкое хозяйство и делать все, что захочу… Самое главное — это мир. Без него нельзя планировать жизнь. Нам нужны счастливые люди: родители, у которых есть работа, и дети, которые могут есть досыта и ходить в школу. Сперва нужно исходить из этого".

Я пытался представить себе Руала Амундсена, или Николая Вавилова, или Анатолия Дьякова, или Алена Бомбара, имеющих такую цель. Я честно пытался это сделать, но у меня ничего не вышло. На первый взгляд эта цель может показаться вполне приемлемой. Но вчитайтесь внимательно: ведь это типичные "мечты" мещанина! Хочу быть сытым, хочу зарабатывать много денег, хочу вести свое хозяйство, хочу иметь… хочу, хочу, хочу… хочу мира (!), — но за мир надо бороться. Бороться не хочу: хочу есть досыта и иметь "одно или несколько механических транспортных средств". И это пишется в возрасте тринадцати лет, наиболее благоприятном для выдвижения и принятия романтических идеалов! Тех, за которые не жалко отдать свою жизнь! Какие же "пожелания" будут у такого человека в зрелом возрасте, более приземленном, практичном? Построение нового общества, самоотверженное служение людям, высокие идеалы — все подменено мелочным мещанским стремлением к личному благополучию, которое и ограничивается-то набитым брюхом».

Альтшуллер Г. С., Верткин И. М. Как стать гением: жизнен. стратегия творч. личности. — Мн.: Беларусь, 1994. — 479 с. С. 49.