не близко, не далеко – следи за рукой –
за медвежьим лесом, за волчьей рекой
долгое белое поле спит беспробудным сном;
сторожит ледяной покой
бездонного чёрного озера.
там не то чтобы глубоко,
там – всегда поздно.

мы идём туда простоволосыми и босыми –
не к месту и не ко времени; не ходи за нами:
белое поле не выносит чужой походки,
чёрное озеро высохнет или схлынет
под чужой лодкой.
всё, что ты не сумеешь окликнуть по имени,
бросится тебе в глотку.

так происходит неумолимое –
втихомолку.

белое поле стонет во сне и стынет;
чёрное озеро, утка, яйцо, иголка.

мы идём туда, тянем нитку –
ещё непрерывную,
уже тонкую.

5.2.25

не замирает, не тянется.
время – дистанция;
бесстрастный воздух,
который только и делал,
что остывал.

сперва отказывают слова,
затем – деревенеют пальцы.

не всему, что кажется,
суждено оказываться;
за неясной радостью
крошится стена
и ржавеет сталь.

я полна вероятностью,
значит – пуста.

струне, без остатка
отдавшей прекрасное,
хочется дрогнуть
и лопнуть,
сорвав перебор.

я иду тёмными тропами
и не зову с собой:

не оттого,
что необратимо поздно,
и не затем, чтобы скрыть ответ.

время – дистанция;
я иду сеять звёзды

и рассеивать свет.

24.1.25

всё, что ты любишь,
когда-нибудь
обратится в прах.

из праха, в который
когда-нибудь
обратится
всё,
что ты
любишь,

однажды
на этом или другом конце
необъятной вселенной
взойдёт
невероятно
красивый
цветок.

может быть,
его никто не увидит;
скорее всего,
его никто
никогда
не увидит,

но он будет
прекрасен:
немыслимо,
невыносимо,
неповторимо.

и в этом не будет
ни правды,
ни смысла;
только
горсть
нежности,

горечь
нежности,

гордость
нежности,

и ничего
больше.

21.1.25

воздух стал осязаемым
в тот воспалённый вечер,
когда я проблевалась
остатками памяти:

дорогое шампанское
с дешёвым вином;
почему они шли
друг за другом,
может сказать
мой
никому ничего не должный
случайный
знакомый.

я поняла тогда:
всё это –
малобюджетный
фильм ужасов,
где неприкаянный
дьявол
вселяется в самого близкого.
он шепчет:
ничто никогда не кончается,
ничто никогда не кончается;

звук отстаёт на мгновение
от движения
губ.

16.11.24

вспоминать – неблагодарный труд,
признаться, могло быть повеселее;
сколько они за это дают?
ошалели.

мир угрюм, игрив, хватко кусает руку
безжалостным и беззубым ртом.
между смехом и скукой
я выбираю

немного смешливый,
немного скучающий

тон.

отдёрнув кровоточащее,
обещаю:

поговорим
потом.

16.11.24

спишь так долго: сплелись ресницы,
и рука, меч выпустив, затекла.
видится, как человек двоится,
пересекая невидимую границу
отражающего стекла;

человек разрывается пополам.
остаётся груда костей рассыпанных,
и оба волка уходят сытыми,

и вылупляется из яйца игла.

прячешься по невыметенным углам;
веришь: беда обойдёт стороною,
а беда всё спалила давно дотла.

только один в поле и воин,
и над бескрайним полем
сплошная мгла.

12.11.24

ай, негоже ходить по краю
неприкаянным, обездоленным.
бродит вокруг да около окаянное,
насолило горькой болотной рыбы,
наварило тоски, насушило боли,
ждёт гостей к своему застолью –
каждого, кто никак не выберет
между лесом и полем.

не ведёт: водит, кружит, ты ему нужен
равнодушным и непослушным.
манит сладкой небылью о раздолье –
ты должен пойти по своей воле,
весело праздновать новоселье
свернувшимся молоком,
хлебом плесневелым;
окунуться в морок – мшистое зелье,

не ведовье и не бесовье,
но древнее первой земли,
вечной воды, живее
людской крови,

дарит крылья совиные,
кожу змеиную, волчьи кости,

имя непроизносимое,

собственное.

24.8.24

Хрупкое, мягкое, тёплое знает о себе не всё, но самое главное: оно – уязвимо. Его могут сломать и смять, вырвать язык у звонкого колокольчика, связать тугими узлами тонкие нити.

Хрупкое, мягкое, тёплое не хочет этого; у его памяти острый взгляд, чуткий слух и нежная кожа. Его умеющие невесомо касаться неосязаемого пальцы так и не срослись правильно и отзываются ноющим костным зудом на каждое движение.

Хрупкое, мягкое, тёплое притворяется прочным, твёрдым и ледяным.

Стиснув зубы, оно прячет трещины, заломы и кровоточащие порезы, а когда хочется скулить, громко и жадно смеётся, лишь бы никто не догадался, что прочное, твёрдое и ледяное – на самом деле хрупкое, мягкое и тёплое.

Оно всегда лжёт.

Втайне хрупкое, мягкое, тёплое хочет стать по-настоящему прочным, твёрдым и ледяным: закалиться, очерстветь, остыть; обратить своё притворство в искренность, выйти из игры.

Перестать лгать.

Как стыдно перестать лгать, когда правда – и есть ложь. Закалённое, очерствевшее, остывшее тотчас признаётся в своей подлинной хрупкости, мягкости и теплоте; обнажает свою истинную природу, укутав её слоями вымышленной.

Признаётся в своём притворстве.

Как страшно признаться в своём притворстве, показать свои трещины, заломы и порезы, вынести навстречу ударам свою уязвимость.

Втайне хрупкое, мягкое, тёплое хочет быть уязвимым и не стыдиться этого.

Каждый раз, заметив пристальный взгляд, громко смеётся и изо всех сил сжимает ноющими пальцами трепетный язык колокольчика.

Лишь бы никто не догадался.

Как рассказать тебе, трепетное дитя,
чего тебе ждать? Ведь ждать ничего не надо.
Получится по судьбе, а узнается жизнь спустя:
Шекспир был неправ, этот мир не театр;
ни один из нас не вынес бы взгляда
из первого ряда.

В предлагаемых обстоятельствах он всегда рядом,
но по закону жанра всегда невидим.

Мы не его, мы себя за всё это ненавидим,
рвёмся со сцены в беззвучный зал;
лишь бы однажды
он себя доказал.

И понимаем, что мы персонажи видео,
забытого в монтажной
тысячи лет
назад.

15.8.24

как это всё работает? подходи поближе,
объяснить не смогу, но расскажу – на что похоже.
я не то чтобы знаю всё, просто отлично вижу;
это вообще не одно и то же.

иногда, когда говорят, что слова – вода,
я негромко смеюсь, изображая кашель;
мне-то ясно: слова – высоковольтные провода,
безвольно свисающие плетьми
с разорённых башен.

29.5.24