​Сегодня у нас на очереди вторая пьеса из трилогии Сухово-Кобылина с весьма очевидным названием "Дело". Её действие происходит спустя 6 лет после событий, описанных в "Свадьбе Кречинского", и этими событиями во многом определено.

Муромский-старший сильно постарел и вообще сдал, пытаясь завершить спонтанно начатое судебное разбирательство - будто бы Лидочка была соучастницей подлога Кречинского, а возможно их сношения имели и осязаемый результат в виде беременности... Муромский, естественно, пытается изо всех сил оградить дочь от позорного для девушки-дворянки медицинского освидетельствования, но решительно не понимает, как работает судебное ведомство - то бишь, как правильно давать взятки. Откуда-то издалека Кречинский в письме предупреждает, мол дайте "им" на лапу сейчас, потом хуже будет - и хуже становится, ведь Муромский этот совет гордо отвергает (а потом носит письмо несостоявшегося зятя с собой в портмоне и перечитывает в тяжёлые минуты).

В дом Муромских захаживают самые разные "деловые люди", предлагающие решить вопросик за совершенно незначительные, по их словам, суммы, и каждый такой "деловой человек" вкупе с чиновниками по чуть-чуть растаскивают некогда богатое хозяйство ярославского помещика, вынужденного уже заложить родовое имение. Остаётся ещё надежда на приходящего в дом чиновника Тарелкина - но у того тоже есть далеко идущие планы на остатки состояния Муромского...

Конечно, что "Свадьба Кречинского", что "Дело" много имеют автобиографического: сам Кречинский частью автошарж Сухово-Кобылина, но "Дело" в куда большей степени выстрадано и "вырвано с кровью", как говорит автор в предисловии к пьесе. Все эти тонкости получения и дачи взяток, нюансы судебной волокиты, являющейся по сути слабо прикрытым шантажом, Сухово-Кобылин испытал лично - и ещё легко отделался, как сам же говорил, лишь благодаря "связям и деньгам". Но ненависть, испепеляющую, концентрированную ненависть сохранил надолго и излил в "Деле".

И ведь всё логично: ладно про несправедливость рассказывает Пушкин, претерпевший много мелких унижений при дворе и на службе, но всё равно знающий о несправедливости больше из Шекспира и Мольера; ладно Гоголь, в своей чудаковатости более навредивший себе, чем кто-либо вокруг; наконец ладно Достоевский - дворянин, да, но бедствовавший в юности, заработавший язву одним кипятком вместо чая, носивший кандалы и едва не казнённый. Но когда трясут-потряхивают ни в чём не нуждавшегося барина, аристократа, выходца из древнего рода, сытого, образованного, сатанински гордого - этот себя настолько любит, что никому своего "поругания" не простит.

И хотя хуже всего в пьесах Сухово-Кобылина приходится людям маленьким и беззащитным, черти-чиновники у него тоже страдают, причём страдают изощрённо и изобретательно - кто сказал, что адская обслуга наслаждается своим положением? В страшном финале "Дела", от которого просто задыхаешься при чтении, будто тебя бьют по солнечному сплетению, у Муромского хотя бы есть выход, освобождение, если это можно так назвать - а вот у "крапивного семени", распределённого по травестированным ангельским чинам, выхода нет и не будет: это ужасающее доисторическое существование, Земля до начала времён, где ежесекундно кто-то кого-то жрёт, убивает, пытает, калечит, и если не ты, то тебя.

Обнадёживающе, да? А мы ещё не добрались до последней пьесы трилогии...

#советы
#суховокобылин

​Почему-то с утра у меня в голове возникла фамилия Сухово-Кобылина - удивительная, надо сказать, фамилия, по-гоголевски комичная: такая фамилия хорошо бы смотрелась в одном ряду с Неуважай-Корыто и Сквозником-Дмухановским. Надо ли говорить, насколько Сухово-Кобылин был сформирован Гоголем?

Надо, очень надо, и на этой неделе мы поговорим о драматической трилогии Сухово-Кобылина "Картины прошедшего", первым нумером в которой является комедия "Свадьба Кречинского".

Состоятельный ярославский помещик Муромский (так ярославский или муромский, хи-хи) приехал в Москву по настоянию родственницы Атуевой, чтобы выдать дочь Лидочку замуж. Муромскому, человеку деревенскому и во многом напоминающему толстовского Левина, все эти светские порядки не нравятся - пустая трата времени и денег; он бы с радостью отдал дочь за Нелькина - соседа по имению, отставного военного и вообще человека дельного, такого же деревенского, как и он сам, но тянущейся к бомонду Атуевой, как и юной Лидочке, больше нравится Михаил Васильевич Кречинский - импозантный светский лев лет сорока, обходительный, с прекрасными манерами и роскошными бакенбардами. Кречинский, пока суть да дело, сватается к Лидочке, успевшей в него влюбиться, нажимает на Муромского, добивается согласия на помолвку - теперь дело за малым: расплатиться с картёжными долгами, чтобы не пустить о себе дурную славу в обществе, и найти порядочную сумму денег хотя бы на неделю, чтобы произвести должное впечатление на будущего тестя и не упустить невесту с внушительным приданым. Кречинского атакуют кредиторы - и тут в его обрамлённой бакенами голове возникает блестящая идея...

Затравка дана - ну, понеслась. Пьесу эту Александр Васильевич писал частью на гауптвахте, где сидел по подозрению в убийстве своей полюбовницы, парижской модистки Симон-Деманш, привезённой им в Москву и жившей в снятой им пятикомнатной квартире на Тверской. Сухово-Кобылину удалось выйти на свободу после семи лет прений, двух арестов и десятков тысяч рублей, выданных на взятки; не всем из его крепостных, арестованных по тому же поводу, так же повезло. Заключение - когда тюремное, когда почти домашнее - вместе с остракизмом высшего света, закрывшего двери перед всё ещё подозреваемым, пусть и внесудебно, дворянином, сильно повлияло на Сухово-Кобылина и привело к интересным результатам.

Водевильчик про плута - да, есть такое. Классическая для XIX в. история о талантливом человеке, желающем большего, почти-почти дотянувшемся до звёзд - и оступающемся в самом конце: вот вам Герман Пушкина, вот вам Чичиков Гоголя, вот вам Глумов Островского, вот вам (сильно позже) Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей. Сухово-Кобылин, о чём уже было сказано в самом начале, прямо-таки вырастает из Гоголя - и Кречинский с его польско-южнорусской фамилией становится гибридом Хлестакова и Чичикова, почти идеальным аферистом, если бы судьба-злодейка была к нему чуть более благосклонна.

Вроде комедия с опереточной интригой, признание в любви "Мёртвым душам", "Ревизору", "Женитьбе", "Игрокам", разобранная на цитаты дореволюционными зрителями почти как "Горе от ума" - но в то же время инфернальный мрак, страшные тени, отбрасываемые тяжёлыми шандалами и пляшущие по обтянутым сукном стенам, подспудное ощущение сгущающейся катастрофы.

И это мы ещё взялись за самую весёлую из пьес трилогии. Что же будет дальше...

#советы
#суховокобылин

​Мы открыли марафон великой писательницей Ле Гуин, продолжили весьма крупной (но на ограниченном американском пространстве) Кейд Бамбарой, а закрываем снова большой фигурой - правда больше в философии и культурологии, чем в литературе - Сьюзен Зонтаг и её рассказом "Манекен".

Главный герой давно мечтал завести манекен, похожий на него как две капли воды, чтобы перепоручить ему все утомляющие жизненные обязанности - разговоры с женой, общение с детьми, походы на работу, просиживание на совещаниях, полезные и невкусные обеды, корпоративные игры вечером понедельника и далее по списку. Манекен наконец-то готов и великолепно справляется со своими обязанностями, может только чуть меньше курит и пьёт, чем оригинал - ну это наверстается, жизнь-то нервная. Всё идёт тихо-мирно, пока временами приглядывающий за манекеном оригинал не замечает, что его детище почему-то начало проявлять знаки внимания к новой секретарше...

Ох, как широка и глубока тема доппельгангеров, сиречь двойников, в мировой литературе. Я уже касался этого, когда рассказывал о чуть ли не первом доппельгангере в английском романтизме (в немецком на тот момент уже отметился Гофман - или нет, не ручаюсь за точность). И читатель уже скучающе зевает, мол знаем мы этот сюжет, читали и Достоевского, и Шварца, ну давайте уже, замещайтесь...

Ан нет! И получается немного иначе, как будто даже в сатириконовском стиле Аверченко. Мысль доводится до абсурда - и закольцовывается весьма остроумно и миленько, аж на сердце от такого малиновый звон. И всякие экзерсисы Зонтаг про интерпретации, копии и фотографии (в данном случае - буквальное клонирование) очень хорошо накладываются на этот юмористический, в сущности, рассказик - не так душно выходит (шучу, Зонтаг не душная, разве только самую капельку).

#советы
#зонтаг

​Едем дальше по одноэтажной Америке и пока что не доезжаем до конца - на очереди рассказ малоизвестной у нас писательницы Тони Кейд Бамбары "Реймонд на старте".

Хейзел Элизабет Дебора Паркер по прозвищу "Комарик" - темнокожая девочка-подросток из многодетной семьи, присматривающая за старшим братом Реймондом. У Реймонда нарушение развития, поэтому дети могут смеяться над ним - но в таком случае не избежать им гнева Комарика с её взрывным характером и быстрыми кулаками.

Комарик, помимо прочего, талантливая бегунья, тренирующаяся каждый день во время прогулок с Реймондом. Первого мая она будет участвовать в забеге на 50 ярдов, где главная её соперница - новенькая веснушчатая девочка Гретхен. Наконец, наступает день соревнований...

Так уж получилось, что на этой неделе все рассказы будут женскими - у нас последняя четверть XX века в США, давно пора бы. И Тони Кейд Бамбара - писательница, актриса, активистка, феминистка - как нельзя лучше воплощает ту эпоху и ту страну, хотя тут и обнаруживается приятная ошибка. Я до самого конца боялся, что сейчас произойдёт какая-то жуткая несправедливость - и ффух, пронесло; более того, "и стоило жить, и работать стоило", и вообще всё так вдохновляет и воодушевляет (самая последняя фраза рассказа несколько фальшивит, ну да что же, простим, не это ведь главное).

#советы
#кейдбамбара

​Прошедшая неделя разбудила во мне аппетит к рассказам, поэтому на текущей неделе мы пойдём по американским авторам, известным и не очень. Начнём с великой Урсулы Ле Гуин и её рассказа "Два дома профессора".

У профессора, вот это да, есть два дома - уютный старый дом, в котором он живёт с женой и дочерью, и кукольный домик - как говорят гостям, принадлежащий профессорской дочке Виктории, но на самом деле являющийся страстным профессорским хобби. Он делает для домика миниатюрные вышивки, покрывальца, жалюзи, шкафчики и досочки для паркета; в какой-то момент Виктория (домик, само собой, выполнен в викторианском стиле, и этой шуткой профессор особенно доволен) на первые заработанные деньги покупает в дом фарфоровую кошку - и профессор оставляет её в домике, хотя ранее с радостным облегчением убрал в ящик стола миниатюрных человечков, выпрошенных дочкой ко дню рождения. Профессору даже снится сон, в котором он стоит на кукольной кухне, а кукольная кошка лакает кукольное молоко из кукольного блюдца...

Рассказ очень маленький (и все рассказы на неделе будут такими), так что прочтите сами, не устанете - а потом задайте себе вопросики. Почему дом викторианский, кроме очевидного каламбура? Почему профессор так хочет, чтобы на "второй" дом пролились дожди? Насколько понятен конец - очень резкий, обрывающийся, вызывающий смутную тревогу? Не могу сказать, что знаю ответы на все эти вопросы, но рассказик буду перечитывать ещё и ещё - и чувствую, что-нибудь новенькое да откроется.

#советы
#легуин

​Завершу неделю ещё одним рассказом из серии "Современная восточная новелла", на этот раз цейлонского (нынче уже шри-ланкийского) писателя Гунадасы Амарасекары (в советском издании "Амарасскары") - рассказом "Сома".

Нет, речь идёт не о той самой "соме", которой "грамм - и нету драм"; Сома - имя жены Пиядасы, друга детства Нималя - авторского альтер-эго. Сома понравилась Нималю при первом же знакомства в доме Пиядасы, а позже Нималь и Пиядаса становятся соседями - а значит, с Сомой тоже можно проводить больше времени. Сома - красивая, умная женщина, и общение с ней - большое удовольствие для Нималя. Однажды Сома спрашивает друга семьи, любил ли он когда-нибудь, и этот вопрос его сильно смущает...

А дальше всё будет происходить как будто вполне закономерно и ожидаемо, но закончится странно - мы уже встречали подобное на неделе: сюжет идёт вроде бы линейно, как кошка, когда вы присели на корточки и протянули ей руку с кормом - а потом почему-то поворачивает вправо, или влево, или усаживается на месте с недоумевающе-хитрым видом, мол "а чего ты, собственно, ждал?"

На неделе я пропустил почти все праздничные поводы - но одновременно умудрился как-то попасть в их тон: День народного единства и Ночь Гая Фокса - вот вам про волевого человека, чем-то похожего и на нижегородского купца, и на мятежного католика: находчивого и, честно скажем, неприятного; День Октябрьской революции - вот вам про тяжкую долю маленького человека... А сегодня у нас что?

А сегодня удивительное совпадение - 30 лет назад премьер-министр Чандрика Кумаратунга стала первой женщиной-президентом Шри-Ланки (сразу назначив премьер-министром маму, за 34 года до того ставшую первой женщиной - премьер-министром в мире). И хотя рассказ не слишком-то о печальной женской судьбе в патриархальном обществе, а в целом "про человеческое" - приятно, когда все эти цвейговские упадочные фантазии уступают... Чему уступают? Сам не знаю, но чувство почему-то приятное.

#советы
#амарасекара

​Раз уж я так случайно взялся за советскую серию "Современная восточная новелла", то поддаюсь случайности и плыву по течению дальше - сегодня у нас рассказ корейского писателя Ом Хын Сопа "Жили такие люди".

К автору, работающему учителем в глубинке, приходит мать одного из учеников, Кын Бона. Её муж собирал дрова в государственном лесу, за каковым занятием его и застукал лесничий, известный всей округе своей жестокостью. Женщина просит учителя заступиться за их семью перед лесничим, учитель идёт к дому лесничего, но тот уже ушёл в управу докладывать о проступке отца Кын Бона. Вся семья Кын Бона советуется с учителем, как поступить в сложившейся непростой ситуации...

Осталось дочитать буквально две странички, а пока поговорим о том, что я, невежественный дилетант, называю "восточным стилем". Само собой, всё это только у меня в голове и хорошо если хоть сколько-нибудь совпадает с реальностью, но тенденция прослеживается: в прошлый раз мы имели дело с рассказом вполне "фабульно" оформленным, с завязкой, кульминацией и развязкой - но как будто недокрученным; в этот раз у нас вообще какой-то протокольный отчёт без внятного конца, история из серии "ну было и было". Но здесь-то собака и зарыта, здесь-то суть и проявляется - в театре теней, в искусстве лёгких касаний, мягкости шёлка и прочих ориентальных штампах, за которые сразу же прошу прощения.

Конечно, хорошо изданная в СССР серия авторов "восточных" стран, от Восточной Азии до Ближнего Востока, преследовала определённые цели: посмотрите, как там тоже богатые притесняют бедных, а потом произошла/и вот-вот произойдёт революция, и мы все вместе зашагаем к светлому будущему... Что, впрочем, не мешало воспринимать описанное не с классовой ненавистью, нередко вполне оправданной, а с тихой, безутешной печалью о человеке, что нигде ему не скрыться от несправедливости - и даже там, где, как кажется, "тепло и пахнет померанцем".

#советы
#омхынсоп

​Прошёл День народного единства, началась короткая рабочая неделя - хочется расслабиться, отдохнуть от марафонов и почитать вразнобой, что попадёт под руку. Надо было, конечно, по такому поводу запустить марафонец с Пушкиным, Толстым и Загоскиным, но устал-устал, дайте продышаться. Так что сегодня у нас ни к чему не обязывающий рассказ от тайского писателя Маната Тянраёнга "Ассигнация в сто батов".

Господин Нгиап - глуховатый китаец средних лет, хозяин харчевни/бакалейной лавки - решает жениться хотя бы до пятидесяти лет и буквально "покупает" у небогатой пары крестьян красивую молоденькую девушку Сун. Сун, жившая до этого в деревне, поначалу дичится посетителей лавки, но вскоре осваивается на новом месте и весьма живо ведёт дело - правда, торговля идёт в первую очередь из-за самой Сун, ради которой в душную лавчонку и набиваются битком окрестные мужчины, от шофёров и рабочих до местного туза господина Киата.

Посетители довольно-таки громко отпускают сальные шуточки в адрес Сун и Нгиапа - и если Нгиап их просто не слышит, то Сун сперва краснеет и делает вид, что не принимает все эти скабрезности на свой счёт, а затем учится отбривать наглецов, шутить в ответ и, наконец, устало вздыхать, когда ей в очередной раз говорят замусоленный тысячью ртов комплимент. Одновременно с ростом уверенности в себе растёт и раздражение, даже гнев Сун на мужа и на себя - как она позволила выдать себя за этого старого глухого лавочника, когда вокруг снуют симпатичные парни в джинсах и ковбойках?

И вот один из таких парней, молодой бродяга Синг, заключает пари с упомянутым выше господином Киатом и другими уважаемыми людьми округи, что сможет овладеть Сун в течение месяца. Ставки - по пятьсот батов с человека и две бутылки местного виски "Меконг" со стороны Киата и компании, а со стороны Синга - участок земли, завещанный бабкой Синга и крайне привлекательный для Киата. Синг под залог своей земли просит у Киата аванс в сто батов - но обязательно одной купюрой, "красненькой" ассигнацией, самой крупной на тот момент в Таиланде, ещё недавно называвшемся Сиамом.

Добьётся ли Синг своего? Зачем ему нужна именно одна купюра в сто батов? Всё это вы узнаете сами, не хочу портить удовольствие. Получилась эдакая приятная сказка-пикареска - как новелла из Декамерона, но без единого намёка на куртуазность, а именно по-детски невинно непосредственная. Некоторые читатели сравнивают "Ассигнацию" с "Бесприданницей" - кстати, не без причины - и замечают, что, видите ли, недокрутил Тянраёнг в финале, недоработал. Конечно, нас вырастили в рафинированной европоцентричной парадигме; мы привыкли, что картошка должна быть с солью, а чай - с сахаром, а когда нам дают попробовать сладкий батат и солёный чай - плюёмся. Зря-зря-зря.

Вообще, простите за это сравнение, какое-то оно неудачное, совсем не то я хотел сказать.

#советы
#тянраёнг

​Вот и (случайно заметил, что начинал все хэллоуинские тексты с "Вот и..." , а значит, надо доигрывать партию до конца) заканчивается наш хэллоуинский марафон - и окончание у него самое что ни на есть подходящее, я бы даже сказал триумфальное. Позвольте представить вам последний роман Роджера Желязны "Ночь в тоскливом октябре", написанный великим фантастом за два года до смерти.

По всей видимости Лондон, по всей видимости конец XIX века. Пёс Нюх, не уступающий, а скорее даже превосходящий разумом среднего человека, в дневниковой манере рассказывает про каждый день октября, прожитый в подготовке к Игре. Игра - это ритуал, берущий начало в глубокой древности, цель которого - в Хэллоуинскую ночь, совпавшую с полнолунием, выпустить или помешать выпустить лавкрафтианских Древних Богов - всех этих Йог-Сототов, Шуб-Ниггуратов и прочих Ктулху. Те, кто хочет открыть Древнему Злу портал на землю - Открывающие, их оппоненты, соответственно, Закрывающие. Нюх, как и его хозяин Джек - контаминированные воедино Каин, Тыквоголовый Джек и Джек Потрошитель - Закрывающие.

Помимо них в Игре участвуют и другие Открывающие и Закрывающие, почти все с напарниками-магическими животными. Есть как малоизвестные в нашей культуре, типа ведьмы Джилл - парочки к Джеку из английского детского стишка "Джек и Джилл", другой парочки, Мориса и Маккаба, прототипами которых стали викторианские серийные убийцы-напарники, ставшие именами нарицательными в британской культуре, и Ларри Тальбота - Человека-волка из чёрно-белого ужастика, так и легко узнаваемые, например Добрый Доктор - Виктор Франкенштейн, безумный монах Растов - Распутин (даже не спрашивайте), Граф - конечно же, Дракула, Великий Детектив - конечно же, Шерлок Холмс. Все они союзничают, соперничают, строят друг другу козни и с тревогой ждут конца октября...

За что можно похвалить книгу? Во-первых, за язык - ясный лаконичный язык полководческой прозы, ближе к финалу доходящий в детальности до подсчёта количества шагов и скрупулёзного фиксирования каждого чиха. Во-вторых, за приятный, точно в меру постмодернизм, за радостное узнавание старых знакомых детства. Из этого проистекает и сугубо субъективное "в-третьих": я вырос на всех этих поздневикторианских ужастиках, в которых Лондон - это демо-версия ада, где оставаться в относительном уюте можно только в гостиных, при свете газового рожка обсуждая с друзьями и фокстерьером сплав по Темзе. Но не дай вам Бог выйти в застоявшийся лихорадочный туман - хорошо, если просто ограбят или оглушат дубинкой, но с куда большей вероятностью одурманят опиумом, распотрошат с особым цинизмом, а внутренности растолкут в порошки для вызова всех возможных демонов из всех возможных гримуаров, чтобы на следующее утро пожилые компаньонки в чепцах, согревая кровь рюмочкой шерри и криминальной хроникой в "Дейли Мэйл", оживлённо перешёптывались, чувствуя себя как никогда живыми.

Всё закончится хорошо - не бойтесь. Сим победим.

P.S. В нашей культуре нет Тыквенного Спаса и Велесовой ночи - есть либо Хэллоуин, давно уже обрусевший и привившийся на новой почве, либо очень похожее празднество с гаданиями, ряженьем и выпрашиванием лакомств - Святки. Функция у Святок примерно та же - переживать самую тёмную ночь, и то, что Святки идут рука об руку с Рождеством, бессмысленно с коммерческой точки зрения (меньше барахла можно продать), но идеально с семантической - только так и надо.

Так вот ты какой, "Кошмар перед Рождеством"...

#советы
#желязны

​Вот и пришло время Хэллоуина! Но наш марафон ещё не заканчивается, и второй книгой марафона станет небольшой роман (или всё-таки повесть, хотя в оригинале его определяют как универсальное novel) Рэя Брэдбери "Канун Всех Святых", он же "The Halloween Tree".

В тот самый канун праздника на улицы маленького города в сердце американского Среднего Запада выкатывается орава (лучше слова не найти) мальчишек в самодельных костюмах - тут и скелет с подходящей фамилией Скелтон, и мумия, похожая на сигару, а также зверочеловек, горгулья, ведьма, нищий, призрак и маленькая Смерть с косой. Ребята находятся в предвкушении веселья, но внезапно замечают, что с ними нет Пифкина - их хорошего друга, души компании и просто отличного парня. Они бегут к его дому - но дом не украшен тыквами, а Пифкин выходит к ним жутко бледным, держится за бок, не хочет о чём-то рассказывать и обещает встретиться с ними у Дома с привидениями - мрачного особняка за оврагом на краю города.

Мальчишки бегут собирать сладости по домам, пока не доходят до того самого оврага и того самого дома. На старом расшатанном крыльце они стучат дверным молотком с лицом скруджевского компаньона из Диккенса - а на пороге возникает высокая тень с горящими глазами...

"Канун Всех Святых" по прочтении оставляет такое ощущение, будто вы посмотрели идеальную хэллоуинскую серию (если ваше детство прошло в девяностые-нулевые, вы можете вспомнить, что почти в каждом мультсериале - от Симпсонов до диснеевского Винни-Пуха - были подобные хэллоуинские спецвыпуски). Книга прямо-таки просится на экранизацию в виде мультфильма, и что-то в этом духе делали в 1993-м - я видел только некоторые кадры; судя по ним, исполнение, как часто бывает, не дотягивает до представляемого в голове шедевра.

Как хорошо смотрелась бы динамичная смена декораций - древнеегипетские гробницы, доисторические пещеры, средневековые города, мексиканские кладбища... И как уместен был бы посыл, нечасто встречавшийся в упомянутых выше спецвыпусках, что дарили детям в основном эстетические переживания - как домашний уют у камелька контрастирует с рассказываемыми у того же камелька страшилками, как красив и одновременно жуток осенний пейзаж с золотой от опавших листьев землёй и апокалиптическим оранжевым закатом.

Смерть всегда была и всегда будет. Наши предки ужасались смерти Солнца, как и смерти человека, и придумывали изощрённую мифологию с центральным сюжетом - битвой солярного божества с хтоническим. А сегодня о мёртвых нужно не просто вспоминать - с ними нужно жить, без боли и скорби, будто они рядом. Здесь появляются суеверия, здесь начинается религия, здесь зарождается вера. Об этом и многом другом писал для детей сказочник Брэдбери.

#советы
#брэдбери