« – "Ты бежишь и бежишь, догоняя сонце, а оно прячется".

– Это стих? – Спросил Минхо, стоя позади Джисона, что находился в инвалидной коляске. Маленького мальчика, нездорово худого, казалось, кости скоро проклюнут кожу, с тёмными, полными звёзд глазами, в изношенных кедах. Они стали ему давно малы, нет денег покупать новые. Крыша больницы была огромной, может, она стелилась до самого горизонта.

– Песня. Это моя любимая строчка, – скрепил руки в "замочек" Хан. Руки хрустнули.

Минхо сморщился.

– В ней говорится о скорой старости, – продолжил Джисон, по-прежнему не смотря на Минхо, – но я никогда не увижу старости.

– Обязательно увидишь. Мы встретим её вместе. – Совсем не умел поддерживать, а у Хана даже потемнело в глазах, когда он подумал о еде. В горле кость, а тошнота пробирается.

Темнота подкрадывалась стремительно. В окнах домов и больницы зажигался свет, позволяя видеть то, что находится там. Девочка, маленькая. Рисует на подоконнике. Мальчик. Лежит в белоснежной кровати и не двигается. Спит?

На заднем дворике медсестры катят в больницу больных людей в инвалидных колясках, а птицы совсем перестали петь. Слышен только рёв стальных монстров.

– Если не превращусь в скелет, что просто существует в этом мире, – Джисон наконец повернулся, впиваясь взглядом в друга своими огромными глазами, – я обещал научить тебя играть на гитаре. Не умру пока не научу. »

Зажигайте огни звезд! Они тоже будут там отражаться!

Лес обволакивает всë, ложится тёплым, зимним одеялом, местами сверкая при свете луны, что выглядывает из-за туч, то снова прячется. Не прячься, дорогая! Ты самая восхитительная, покажись! (Молил Джисон).

Ребёнок, заблудившийся в лесу, отбившийся от своих. Не знавший куда идти, паникующий, то ходя кругами, то снимая одеяло со старого бревна, садясь на него. Совсем не плакал. Знал, что его ищут.

– Эй, мальчик, ты что здесь делаешь? – тихий голос, успокаивающий, дающий надежду. Этот голос был сладок. Так же сладок, как самодельные леденцы из сахара и соды, как конфеты, на обёртке которой были написаны загадки.

– Я заблудился! Я-я, – Хан запнулся, а после начал быстро шевелить губами, – я был с дедушкой и братом, я захотел поиграть в прятки, но, но, но они ушли, я не знаю где они, – тараторил, тараторил, – я знаю, они меня ищут, помогите мне! – В уголках глаз начали скапливаться слëзы. Джисон весь озябший, словно Снегурочка стоял, в снегу, мокрый. Смотрел на парня в пальто. Пуховом, чёрном, с кожаными перчатками. Без шапки!

– Как тебя зовут?

– Джисон. Хан Джисон!

– Джисон значит, я Минхо, – улыбнулся, – я знаю где деревня, пойдём.

Минхо взял Джисона, что был меньше своего спасителя на сантиметров двадцать, а может и больше. Бесшумно просеменали и остановились. Джисон ничего не говорил, он стоял впереди. Не сразу понял, что Минхо остановился. Молчал, словно рыба об лёд, а после повернулся, как вдруг в его грудь вонзили нож. Сквозь несколько слоёв брони от холода, красная жидкость, тёплая, как мамины объятия, покатилась вниз. Сердца застучали. У Джисона было их несколько. Одно – в ушных раковинах, одно на запястье, одно – в груди. Вздохи наполнились шмыганьем и сопением, железный вкус на языке и запах чего-то странного. Не описуемого. Запах смерти и вина. За одним ударом последовал другой, потом ещё, ещё.

Серебряный слой снега покрылся багровым вишнёвым соком, впитался, доходя до корней деревьев и израненного сердца. Ледяной мальчик лежал на снегу, глазëнки-пуговки открыты. Бездыханное тело, что так и будет покоиться среди злых вихрей, запахов хвои и сырости, вина и гнили, влажной земли. Перед глазами будет стоять силуэт Минхо, что убирает нож в карман и уходит к зверям в темноту.»

Сегодня я стал на год старее, хе-хе. ?

С последним месяцем лета!