Звёзды, знаки и три карты.

На барной стойке - карта таро, которую я только что вытащил из колоды. На карте обнажённый человек у воды, в его руках кувшины, а над ним ярко сияет звезда. Вика, очаровательно улыбаясь, рассказывает о значении карты в контексте моего вопроса. Свой вопрос я не озвучил, оставив его в своей голове.

Звезда - надежда, изменения к лучшему. Долгожданный восход солнца. Идеи и желания, воплощённые в жизнь. Но, возможно, потребуются действия или ожидание.

Иррациональная радость вместе с вновь вспыхнувшей надеждой переполняют меня, загоняя в угол сознания всю рациональность и здоровый скептицизм, которые я набрал за годы чтения научно-популярной литературы. Может тому виной третий бокал сидра, а может и карта. Сам символ звезды. Он преследует меня вот уже год, кочуя из текста в текст. Вика говорит, что карты не врут и ошибки быть не может, и снова замешивает колоду, видимо, собираясь доказать это...

https://telegra.ph/Zvezda-znaki-i-tri-karty-10-14

Этюд о балконах

Впервые я оказался на балконе в пять лет, когда мы приехали в гости к деду. После смерти бабушки дед жил один в хрущевке, обставленной по стандарту зажиточной советской семьи. Балкон был застеклен и завален самыми разными вещами, о назначении которых я, наверное, не смог бы догадаться и сегодня. Дед же говорил, что там, на балконе, собрана вся его жизнь - от невидимых детских игрушек до ящика с инструментами. Там пахло сигаретами и тыквой. Дед использовал балкон как склад памяти и место для курения. С балкона открывался вид на спальный район, где свое детство провел мой отец. Влюбленные тополя, скучающие машины, гаражи, захваченные подростками. Балкон, этот склад памяти, был продолжением квартиры, выводя ее пространство на улицу. Я смотрел вниз, смотрел на незнакомых людей так, как обычно взрослые смотрели на меня.

Игорь любил авантюры. Наверное, поэтому он не смог получить нормального образования и работал где придется. Мы стояли на балконе, Игорь курил, поливал цветущую герань, а я цедил остатки сидра. Он рассказал, что хочет поехать в Припять, и изложил мне весь план путешествия. Ехать он собирался на электричках, попутках и пригородных автобусах. Что делать в Припяти, Игорь не знал. Возможно, для него важен был сам путь, сама авантюра, в которую он пытался втянуть и меня. Я слушал его, смотрел на рынок, который жил своей тайной ночной жизнью, и на пролетающие мимо машины. Балкон для Игоря был выходом в город, личной смотровой площадкой. Иногда он проводил на нем долгие бессонные ночи. Городской шум, ночной воздух успокаивали его и усыпляли. Той ночью там заснул и я.

Сейчас у Насти на балконе стоит неповоротливый велотренажер и несколько коробок. Балкон для Насти - место силы. Стены ее балкона хранят в себе десятки секретов и воспоминаний. Мы смотрим на затянутое тучами небо над транспортной развязкой и говорим о сомнениях, страхах и дурных предчувствиях. Настя курит. Я же ловлю ртом тревожный осенний воздух. Настя рассказывает, что все ее предсказания, даже сделанные в шутку, оказываются пророческими. Балкон сближает, стоя на нем, мы точно покидаем пространство дома, зависаем в воздухе, в лиминальном пространстве. Настя говорит, что на балконе люди становятся честнее и откровеннее. Я признаюсь, что иногда вижу себя летящим вниз.

Ангелина превратила балкон в настоящую комнату. Постель, обогреватель, несколько книг, кошкин дом. В этом уголке она может спрятаться от мира, там ее не достанут даже угрюмые февральские метели. На стене балкона висит разноцветный набор букв, складывающийся во фразу "это пиздец". Она планирует снять буквы, когда все закончится и мир придет в норму.

В поисках Малышки Лиса.

Я бродил по магазинам в поисках шоколадки. Шоколадки, которая ей нравится, но которая прежде не попадалась мне на глаза. Её не было на прилавках "Пятёрочки" — я облазил все супермаркеты центрального района, а затем углубился в магазины районов спальных, но и там потерпел неудачу. Казалось бы, полки супермаркетов ломятся от ассорти ненужных вещей, и среди них запросто могла бы затеряться Малышка Лис. Однако она была неуловима.

Найти своего стоматолога так же сложно, как, например, найти своего парикмахера. А уж найти стоматолога в будний день, когда, казалось бы, все на работе, задача и вовсе невыполнимая. Зубная боль мешала мне спать и работать, а образовавшаяся чёрная дыра на месте разрушенной пломбы пугала, забирая последние остатки самоуважения. К счастью, в одной из шести клиник нашлось вечернее окно.

На Малышку Лиса я наткнулся в самом неожиданном месте — в алкомаркете напротив дома. Взяв сразу несколько штук, я встал в победную очередь из подвыпивших и весёлых, трезвых и угрюмых. Не упустив возможности, сделал фотку трофея и отправил ей. Думаю, она очаровательно улыбнулась, совершенно не подозревая, что теперь она — это Малышка Лис. В моей голове уж точно.

Я боюсь стоматологов с самого детства. Залезая на кресло и открывая рот, готовлюсь к худшему — к острой боли и неминуемой расплате за ту кучу шоколадок, которую съел, пытаясь справиться со стрессом и одиночеством, за неправильно подобранную зубную пасту и щётку. Ну и, может быть, за некоторые свои грехи.

Гюнай — вчерашняя студентка медицинского вуза — смотрела на разрушенные Помпеи зуба, наверняка делая в своей голове неутешительные выводы, и неожиданно ласково успокаивала меня, как мама успокаивает испуганного ребёнка. Она вколола мне несколько кубиков обезболивающего, снова заверив, что всё будет хорошо, пока я погружался в состояние тревожного полусна, где Малышка Лис коварно улыбалась с бесчисленных упаковок шоколада.

После успешной охоты Малышка Лис стала встречаться мне чаще, притом в самых неожиданных местах и формах. Однажды в воскресенье она привезла мне конфеты, на вкус точно такие же, как шоколад. Мы ели их вместе, болтая обо всем на свете под барабанную дробь осенних дождей и аромат мандариновых корок. Я был счастлив, как и Малышка Лис, игриво улыбающаяся с бесчисленных упаковок шоколада.

Гюнай, удаляя кариес и руины пломбы, невольно прижималась ко мне. Я чувствовал её ровное сердцебиение, приятную упругую грудь, цветочный аромат, смешанный с запахом операции.
Я старался вести себя мужественно, но помимо моей воли, из меня то и дело вырывался предательский жалобный стон. Тогда она прижималась ко мне сильнее, точно пытаясь избавить меня от боли теплотой своей случайной ласки. Образ Гюнай расплывался, сливаясь со стерильно белыми стенами кабинета, но резкие выстрелы боли не давали мне отключиться.

Когда она ушла, потерявшись в бежевых кварталах города, со мной осталась лишь Малышка Лис. Я зачастил в алкомаркет, стал их постоянным клиентом, скупающим исключительно шоколадки.

Спустя долгий час зуб был восстановлен. Гюнай предупредила, что он может болеть от резких перепадов температуры, а в случае постоянной боли придётся ставить коронку. До протезирования, честно говоря, я доживать не планировал.

Я ограничил себя в сладком, стараюсь даже не смотреть в его сторону, чтобы лишний раз не провоцировать надоедливую зубную боль, вместе с которой приходят воспоминания. О ней и о Малышке Лисе.
Получается не очень.

Вашана извилиста, своенравна и очаровательно неказиста. Небольшие, но быстрые течения, частые пороги, острые камыши и поваленные деревья, превратившиеся в коряги.

Упав в объятия реки и не почувствовав дна, на долю секунды задумался о смерти, но река вытолкнула меня на поверхность. Я лишь наглотался воды и, кажется, смыл с себя десяток грехов, чтобы после подобрать их снова. Тонуть мне не понравилось.

Можно сказать, отделался малой кровью, порезав ногу. Неумело размахивал веслами, лавировал между коряг и лезвий-камышей, изредка осмеливаясь и набирая скорость. На мое судно приземлялись стрекозы удивительного лазурного цвета, а из нор у берега за мной наблюдали неизвестные животные. Может ондатры, а может, выдры. У камышей копошились раки, отыскивая добычу.

Среди деревьев проглядывали брошенные людьми палатки, покосившиеся деревянные шалаши и странные-странные постройки, точно сошедшие со страниц приключенческих романов Жюля Верна.
Используют ли их сейчас? Или же их принесли в жертву Времени?

На мелководье водят хороводы маленькие безобидные рыбешки, их танцу подпевают птицы и легкий ветер. Дно моего судна царапают острые камни.

Тело предательски затекло, но двигаться страшно, особенно когда толком не умеешь плавать и испытываешь необъяснимый ужас перед открытым пространством.

Вот она - моя глупая детская драка с рекой. Драка, которую затеял я сам. Тем не менее я победил, когда ступил на берег. Ведь если человек на берегу - победа над рекой одержана. Малой кровью и болью тела.

Веселый Роджер смеется моей удаче, напоминая, что эта сука не всегда будет на моей стороне.

Тридцать семь градусов в тени. Сорок градусов на солнце.
Удушающая жара. Закрытая на ремонт железнодорожная станция. Запах краски. Музыка ремонта.
Сквозь морщины асфальта пробивается жадная до жизни трава.

Казачий отряд из вчерашних подростков расквартирован на скамейках.
Казачий отряд переговаривается, смеется, пьет и ест в томительном ожидании поезда.
Светлоликие юноши, очаровательные молодые мертвецы, среди которых затерялась румяная девчонка.

Румяная девчонка с короткой стрижкой сдержанно улыбается.
Слушает музыку. Слушает друзей.
Ее берцы начищены до блеска, как и бляха на кожаном солдатском ремне.
Ее расстегнутый китель выглажен и отпарен, украшен шевронами.
Спутанные русые волосы. Бесконечно живая, красивая.
Алые губы. Нежные руки.
Еще вчера она играла в куклы. Шила для них наряды. Надевала на них туфли.

Потом дисциплина. Казарма. Тренировки. Ранний подъем. Холодный душ. Рукопашный бой. Бег по пересеченной местности. Грязь. Глина. Полигон. Взрыв учебной гранаты, фонтан песка. Стрельба. Стрельба.

Белоснежные руки исцарапаны. Но теперь сильны.

Уже завтра она получит холодный автомат, снимет его с предохранителя, нажмет на курок.
Дрогнет аккуратная грудь. На кителе выступит пот.

Милая девчонка станет автоматом. Смертельным оружием, стреляющим в лица врагов, завистников, вчерашних друзей, меня.

Но это будет завтра.
Сейчас девчонка смеется, слушает музыку, слушает друзей, вытирает пот с лица.

Раскаленный поезд подъезжает, распарывая июльский полдень.
Тридцать семь градусов в тени. Сорок градусов на солнце.

Москва встретила прохладным утром, отрядом солдат, рамками металлоискателей и первой потерей. Реп-очки остались в купе, видимо, чтобы продолжить свое великое реп-путешествие и завершить его где-то в темных закоулках прокуренного депо.

Кто-то называет Москву матерью, для меня же это мачеха или любовница отца. Такая же красивая, авантюрная, наглая, а еще на нее уходят все деньги. Она цветет, надевая лучшие наряды, и пахнет ярким французским парфюмом, пока я задыхаюсь в пригородных электричках и редких городских автобусах.

Попадая в столицу, автоматически попадаю в прошлое - все из-за часовых поясов. Дома сейчас семь утра, а здесь всего лишь шесть. И пока там спешат на работу, я с огромным рюкзаком стою у терминала московского фастфуда и, пробиваясь сквозь мегабайты рекламы, заказываю себе бургер.

Путешествие легитимизирует вредную еду. Только в пути можно с чистой совестью истреблять доширак, запивая его быстрорастворимым кофе. Только в пути можно найти пристанище в бессонном фастфуде или полуночной забегаловке где-то у вокзала.

"Бургер Кинг" оккупировали шумные и неприятные подростки, истребляющие еду с небрежным энтузиазмом космических захватчиков. Их звенящему гомону вторит зацикленная петлей незамысловатая музыка.

Прозаичная судьба творца - стараешься, пишешь музыку, выкладываешь на стриминги, а вместо чартов попадаешь в сети "Бургер Кинга". Удивительно и то, что при иных обстоятельствах на месте этого парня в колонках фастфуда мог бы быть заперт условный Эд Ширан.

С билбордов улыбаются солдаты, приглашая на войну так, будто это забава вроде "Гонки героев", а не смертельная игра на выживание. Рядом с ними старший лейтенант Дукалис, рассказывает о преимуществах банкротства, а следом девушка с белоснежной улыбкой предлагает неприлично дорогую клетку в приличном спальном районе.

Час ожидания, давка в лабиринтах метрополитена, автобус до Тульской области.

Москва провожает меня жарким полднем и отрядом солдат, которых я больше никогда не увижу.

О чем я думаю на вечерней пробежке
Как выбрать кроссовки или спортивный эскапизм

Погружаясь в бег, казалось бы, простую спортивную дисциплину, невольно падаешь в кроличью нору, еще одну вселенную со своими героями, дискуссиями и особенностями. Сотня статей и книг, документальные фильмы и короткие видео.

Из всех моих знакомых редкое удовольствие от бега получает только Даша. В легкой атлетике она со школы. Те вершины, которые давались ей, для меня были непостижимы, а где-то и вовсе недоступны. А еще она разбирается в кроссовках, в которых тонкостей не меньше, чем в виниловом проигрывателе.

Подошва кроссовок должна немного пружинить. Для бега по асфальту подойдут кроссовки с мягкой подошвой. Такая подошва снизит ударную нагрузку на колени. Для бега по стадиону мягкость подошвы не столь важна, тем не менее, бега в кедах стоит все же избегать.

На излете седьмого круга, когда поставленный результат еще не достигнут (цифры в приложении предательски замирают на трех километрах и никак не хотят двигаться дальше), наступает легкое отчаяние и в голову лезут назойливые вопросы. Зачем все это? В моменте хочется остановиться и, выпив воды, сойти с дорожки, пойти прямиком к выходу. Но я все так же бегу, слушаю музыку и конструирую миры. Называю это беговым эскапизмом.

Запятник кроссовок должен быть жестким – это помогает зафиксировать ногу и избежать травм. Материал кроссовок также играет роль, но здесь на первый план выходят личные предпочтения.

С каждым кругом результат все ближе, а уход от реальности ощущается все ярче. Представляю, что будет, когда в мае на общем забеге без особых проблем (но скорее всего с ними) преодолею пять километров. Представляю, что осмелюсь написать роман. Представляю себя в самых разных ситуациях и ролях.

Кроссовки с легкой сеткой идеальны для бега в жару, но не столь долговечны. О тренировках под дождем в этом случае стоит забыть. Более плотная сетка может показаться универсальной, однако бегать в них по расплавленному солнцем асфальту чертовски некомфортно.

Круг за кругом. Реальность за реальностью. В воздухе разлит запах цветущей сирени. Вдох. Выдох. Футбольный мяч летает по полю. Разбитые колени на баскетбольной площадке. Спящие коты под волейбольной сеткой.
Когда счетчик приложения нехотя тормозит на пяти километрах - пью воду, возвращаюсь в настоящее, выхожу в город, где все находится во власти хаоса, случайных встреч и совпадений, которые и конструируют реальность.

А мне остается лишь выбрать кроссовки и переключить трек.

▶️ Саундтрек пробежки - lil jeep

О чем я думаю на вечерней пробежке
Бег

Мне нравится спокойный, размеренный бег. Три раза в неделю, вечером после работы меня можно встретить на стадионе, где я делаю разминку, включаю музыку и бегу по прорезиненной дорожке. Один круг – 500 метров. В спокойном темпе я пробегаю пять километров, однако если брать паузы и переходить на пеший шаг, то, кажется, меня хватит на все семь. Но уж точно не больше.

Бегая под музыку, чувствую себя героем фильма или клипа. А еще чувствую себя живым. Бег помогает вырваться из рутины дней.

Где-то на шестом круге дыхание начинает сбиваться. Отвлекаюсь от этого, наблюдая за тренировками футболистов или игрой подростков в баскетбол. Раньше такого не было. По крайней мере, в поселке, где я провел свое детство. Наше футбольное поле – тупиковая улица. Наши ворота – крепкий деревянный забор или покрышки, намертво вкопанные в землю. Мы неумело, жестко играли в футбол, разбивали окна старых домов и, срываясь на бег, исчезали в пыльных закоулках. Мы сбегали из школы через открытое окно первого этажа или пожарный выход. В средних классах, когда сломанный дверной замок упал на горячий асфальт, а дверь спящего ларька со скрипом отворилась, мы стремглав скрылись с места преступления, ничего не украв, но изрядно испугавшись.

Во время пробежки я сосредоточен. Ничего кроме стадиона. Ничего кроме музыки. И мыслей. Например, идея для этого текста пришла ко мне именно во время тренировки. Уже позже я узнал, что бег с литературой уже совмещал Харуки Мураками - в одном из своих сборников, который, к слову, я не читал.

Снова возвращаясь в школьные годы, вспоминаю, как ненавидел физкультуру - во многом за соревновательный элемент. За твоим спринтом, прыжком, отжиманием наблюдает весь класс. Наблюдает даже та самая девчонка. На что ты способен? Второй в лиге аутсайдеров. С рюкзаком за спиной я всегда избегал массовых соревнований.

Но на прорезиненной дорожке стадиона мой главный соперник смотрит на меня через фронтальную камеру телефона.

В армии бег был ежедневной практикой - наказанием здоровым образом жизни. Каждое утро начиналось с зарядки под заурядную попсу – Егор Крид пел о девушке, а солдаты исчезали в предрассветном мареве или зимней стуже.

Бег дисциплинирует.
Узнав, что я возобновил пробежки, родители поинтересовались, все ли у меня в порядке. Так вышло, что занятие бегом всегда соседствовало с личным кризисом. Все ли у меня в порядке, спрашиваю я у себя на излете четвертого километра? От кого я бегу на этот раз?

Футбольная тренировка заканчивается. Лучи весеннего солнца ласкают побитый баскетбольный мяч. Стадион засыпает. Накидываю капюшон и, переключив песню, возвращаюсь в город.

▶️ Саундтрек пробежки - We gonna get it

Нет ничего смешнее Человека
В его попытках
Воссоздать восторг,
Пропавший в детстве,
Нет ничего лучше Человека
В этих попытках

Выхватил эти строчки из скромной книжки «Бонда с кнопкой», а после под сенью меланхоличных лучей пластмассового солнца выпил. Красный вермут. Кажется, тоник. Долька апельсина сверху. И мои попытки воссоздать, сконструировать заново определённые моменты и ощущения из прошлого.

Например, чувство, когда ты приходишь домой после школы, закидываешь рюкзак куда подальше и садишься напротив телевизора, где тебя уже ждут Человек-паук, радиоактивные люди или молодой харизматичный Брюс Уиллис, в очередной раз спасающий небоскреб от террористов, а Землю – от астероидов.

Сегодня радиоактивные люди морально устарели, Человек-паук порядком утомился, а все реплики старины Уиллиса выучены и вычурны. Да, небоскреб будет освобожден, а Земля спасена, но то чувство, ощущение кануло в Лету. В самую глубокую реку.

Возвращаюсь в недра секретных марсианских лабораторий, в которых держал боевой пост на излете начальной школы. Спасая растерянных ученых от легиона демонов, я жертвовал уроками, сложением, вычитанием, прописями, черновиками и чистовиками. Пытаясь спасти Марс сейчас, я теряюсь в полигональных лабиринтах военных баз и слышу лишь выстрел дробовика. Выстрел вхолостую.

Скучаю по чувству влюблённости. То, что раньше было яркой искрой, перерастающей в неконтролируемый пожар - сегодня настоящая работа. В том числе над самим собой.

Чувство детского восторга безвозвратно утрачено. Вместо него есть лишь лёгкое, эфемерное ощущение прошлой жизни. Которой уже, кажется, никогда и не было.

Но изредка, когда смешные попытки оставлены, это чувство пробивает брешь суровой реальности, выныривает из самой глубокой реки. И тогда Брюс Уиллис, кажется, снова молод, а выстрел дробовика пробивает полигональные стены лабораторий. Небоскреб спасен. Земля может спать спокойно, а на Марсе классно. Разгорается пожар.

С четверга на пятницу

мне приснилось поле. Сонное туманное поле. Я чувствовал холодный воздух, сжимающий легкие, и терпкий аромат полыни. Я слышал вороний грай, которому вторил хор сверчков. Среди поля вырос деревянный домик, похожий на сказочную избушку. Тонкая ниточка дыма из трубы избушки растворялась в предрассветной весенней дымке.

В печи избушки дотлевали поленья. Кажется, березовые. Пахло ладаном и дровами. В красном углу комнаты на полочке стояло несколько икон. На лике Христа трещинами проступали морщины. На подоконнике, рядом с увядающими полевыми цветами, сквозь помехи что-то нехотя бормотал радиоприемник. Кажется, пел Найк Борзов.

«...несусь навстречу ветрам. К несбывшейся мечте. И снам...»

Мои ноги затекли. Каждый шаг отзывался протяжным воем деревянных половиц, напоминая мне о доме бабушки, где их предательский скрип пробуждал детскую задремавшую совесть, не давая мне набить карманы конфетами.

На столе чайник, покрытый черно-коричневой копотью, возвышался над раскрытой книгой и распотрошенной пачкой сигарет. Закурил. Едкий дым обжег горло, сжал легкие, окутал комнату, гвоздями вонзился в потолок. Головокружение. Акварельные страницы книги разрезали на лоскуты белоснежные птицы, подлетающие к деревне.

Эфемерное пространство избушки менялось. На бревенчатых стенах появлялись календари разных лет, детские рисунки, плакаты, вычурные ковры. Не менялись лишь песня из радиоприемника, запах сигарет и ладана. Прежним оставался и светлый лик Христа.

«...над лесом, рекой. Потерян навсегда. Покой...»

Тонким лучиком солнце постучалось в окно избушки. Природа просыпалась. Вороний грай умолк. Остались лишь тишина и песня из радиоприемника. Гуси-лебеди кружили над деревней, выискивая мальчонку. Из-за горизонта, точно ангел, возникла птица. Я смотрел в окно, наблюдая за приближением железной птицы. Она со стрекотом рассекала туман, рассекала холодный воздух. Механический ангел мщения, разбив окно, влетел в дом. Вспышка.

Гуси-лебеди уносили мальчика в неизвестность междумирия. Тело мое расцвело бархатным кроваво-красным бутоном. Лик Христа, укрытый толстым слоем пыли, точно одеялом, безмолвно смотрел в обуглившуюся пустоту. Песня продолжалась.

«...несусь навстречу ветрам. И создал этот мир. Я сам»