В России провели первую межрегиональную финансовую сделку по нормам шариата. Она прошла на инвестплатформе в рамках эксперимента по исламскому банкингу. На инвестиционной платформе "Статус-инвест" 11 октября прошла первая межрегиональная сделка по продукту цифровой мударабы в рамках эксперимента по исламскому финансированию, — Ведомости.
@ejdailyru

Вчера с мамой разговаривали о посте и вспомнили
мою прабабушку Феклинью, нашу семейную молитвенницу. Мама рассказывает: «Она всегда постилась. Встанет у плиты и два часа варит суп из одной морковки, луковицы и картофелины.
Или толокно разведет в воде и ест».

А мы: «а сегодня горячая пища с маслом или без?».

Когда подобный вопрос задали Серафиму Саровскому, он его просто не понял. Потому что он об этом не думал. Его ум был заполнен молитвой, памятью о грехах, раскаянием, а не гетманским борщом с балабушками.

Приведу ниже его слова:
«Пост состоит не в том только, чтобы есть редко, но в том, чтобы есть мало, и не в том, чтобы есть однажды, но в том, чтобы не есть много. Неразумен тот постник, который дожидается определенного часа, а в час трапезы весь предается ненасытному вкушению и телом и умом.

В рассуждении пищи должно наблюдать и то, чтобы не разбирать между снедями вкусными и невкусными. Это дело, свойственное животным, в разумном человеке не достойно похвал. Отказываемся же мы от приятной пищи для того, чтобы усмирить воюющие члены плоти и дать свободу действиям духа.

Истинный пост состоит не в одном изнурении плоти, но и в том, чтобы ту часть хлеба, которую ты сам хотел бы съесть, отдать алчущему: Блажени алчущии… яко тии насытятся (Мф.5:6)».

«Жалко вас всех, чертей! – сказал политрук вслух. – Что ж! Если мы погибнем, другие люди родятся, и не хуже нас. Была бы родина, родное место, где могут рождаться люди… Фильченко представлял себе родину как поле, где растут люди, похожие на разноцветные цветы, и нет среди них ни одного, в точности похожего на другой; поэтому он не мог ни понять смерти, ни примириться с ней. Смерть всегда уничтожает то, что лишь однажды существует, чего не было никогда и не повторится во веки веков. И скорбь о погибшем человеке не может быть утешена. Ради того он и стоял здесь, – ради того, чтобы остановить смерть, чтобы люди не узнали неутешимого горя. Но он не знал еще, он не испытал, как нужно встретить и пережить смерть самому, как нужно умереть, чтобы сама смерть обессилела, встретив его…»

Из книги Андрея Платонова
«Одухотворенные люди»

Интересный и очень познавательный разговор о монашестве отца Альвиана Тхелидзе и отца Саввы (Мажуко).
Можно соглашаться, можно спорить, главное - делать это аргументированно, интеллигентно, без перехода на личности.

Мне очень нравится отец Савва за его эрудицию, такт, адекватность и способность проникать в самую суть вещей.

«Относительно древних подвижников, нужно понимать, что это были первопроходцы.
Отрезвляющей для меня стала история Пимена Великого.
Ученики спрашивают Пимена: «Как поститься?»
«Ну как поститься? Ешь хорошо раз в день, можно и два, но лучше один раз вкушай и хорошо» - ответил Пимен.
-Авва, но мы знаем,что в молодости ты по неделям ничего не ел
- Я пробовал разное и пришел к тому, что лучше держаться золотой середины.

Т.е. они пробовали, искали формулу и в этом смысле подражать средневековым монахам, конечно, не нужно.

Монах-это семья и школа, евхаристическая община. Монах не может быть один.
Василий Великий не очень любил слово «монах». Слово «инок» подходит больше»

https://youtu.be/2ChPOdhMD94?si=IfuTb1eBGwLogt3N

Анна Ахматова
Поэма без герояТак под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей,
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку.
Мне иссохшую черную руку
Как за помощью тянет он.
А земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела,
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука:
Это где-то там, у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби —
Это вечной разлуки весть.
Положи мне руку на темя,
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей —
Я не знаю, который год —
Ставший горстью лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
А потом он идет с допроса.
Двум посланцами Девки безносой
Суждено охранять его.
И я слышу даже отсюда —
Неужели это не чудо! — 
Звуки голоса своего:
За тебя я заплатила
Чистоганом,
Ровно десять лет ходила
Под наганом,
Ни налево, ни направо
Не глядела,
А за мной худая слава
Шелестела
…А не ставший моей могилой,
Ты, гранитный, кромешный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
И на гулких сводах мостов —
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвием братских могил.
Все, что сказано в Первой части
О любви, измене и страсти,
Сбросил с крыльев свободный стих,
И стоит мой Город «зашитый»…
Тяжелы надгробные плиты
На бессонных очах твоих.
Мне казалось, за мной ты гнался,
Ты, что там погибать остался
В блеске шпилей, в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц…
Над тобой — лишь твоих прелестниц,
Белых ноченек хоровод.
А веселое слово — дома –
Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно.
Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,
И изгнания воздух горький –
Как отравленное вино.
Все вы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась
И над полным врагами лесом,
Словно та, одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась…
И уже подо мною прямо
Леденела и стыла Кама,
И «Quo vadis?» кто-то сказал,
Но не дал шевельнуть устами,
Как тоннелями и мостами
Загремел сумасшедший Урал.
И открылась мне та дорога,
По которой ушло так много,
По которой сына везли,
И был долог путь погребальный
Средь торжественной и хрустальной
Тишины Сибирской Земли.
От того, что сделалась прахом,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток.
1962 г.

Ахматова и Россия.

Каждый русский поэт имеет свой образ России, каждый на своем творческом пути так или иначе, раньше или позже, но говорит о России, включает ее в свою поэзию. Пушкин был «певцом империи и свободы. Для Блока Россия стала последним воплощением Прекрасной Дамы, обещанием, судьбой, надеждой, что не сбылись в его жизни, Мессией грядущего просветленного мира. Ничего этого нет в поэзии Ахматовой, обращенной к России. Или, вернее сказать, поэзия ее как раз и не обращена к России как к «объекту» любви или носителю какой-то особой судьбы. Тут тоже можно говорить о женском отношении Ахматовой к России, которое воплощается в чувстве какой-то почти утробной от нее неотделимости. Ахматова несколько раз говорит о своем сознательном отказе от эмиграции, от ухода с родины. В первый год революции на голос, призывающий ее к такому уходу, она отвечает:

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух
И сорок лет спустя, в предисловии к «Реквиему», совершенно так же:

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, –
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был
Но – и в этом, мне кажется, вся суть ахматовского отношения к России – стихи эти совершенно свободны от какой бы то ни было «идеологии». Идеологический подход к родине – это подход мужской, и таков всегда был, по существу, подход к ней в русской поэзии, причем под идеологией я разумею совсем не обязательно политическую идеологию, ибо возможна и оправдана идеология и художественная. И такой идеологический подход может не только оправдать, но сделать нравственно неизбежным и необходимым уход, ибо уход этот – ради родины, во имя ее, проявление верности ей.
Но в том-то и все дело, что для Ахматовой такого выбора не было, ибо она не «относится» к России, а есть как бы сама Россия, как мать не «относится» к семье, а есть сама семья. Отец и муж могут уйти из дома на время ради семьи, чтобы издалека помогать ей. Но мать не может уйти, потому что без нее нет семьи и нечему помогать. Вот такой матерью и женой, одной из миллионов таких матерей, которым нельзя уйти, и была Ахматова. И тут – проявление все той же ее женственности, женской любви, которая в каком-то смысле до конца пассивна, есть всецело самоотдача, но которая, вместе с тем, и есть сама сила, сама последняя суть и красота жизни, так что ради нее, по отношению к ней, для ее защиты и для служения ей и существуют все «идеологии».

У Ахматовой совсем нет стихотворений «патриотических». Даже в страшные годы войны, осады Ленинграда родина является ей всегда в образе матери, и притом почти всегда страдающей, так сказать, «реальной» матери, матери «реальных» детей. Что такое победа, что ей сказать?

Пусть женщины выше поднимут детей,
Спасенных от тысячи тысяч смертей, –
Так мы долгожданной ответим.
Родина, Россия – это реальные люди, и реально в них, прежде всего, их страдание. Родина – это и живой, свой город, о котором столько писала, который так любила Ахматова, про который в разлуке сказала:

Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима.
И когда этот город страдает,
про него можно сказать:
Не шумите вокруг – он дышит,
Он живой еще, он все слышит.
Родина – это «пречистое тело земли»; родина – это родной язык, в котором бьется ее жизнь. И потому, повторяю, связь Ахматовой с Россией не «идеологическая», это не вера в ее миссию, не вдохновение ее славой, это всегда – простое биение сердца, жизнь вместе, самоочевидность нерасторжимого единства. И в этом единстве, в этом полном слиянии светит свет.

Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?

протопресвитер Александр Шмеман
Собрание статей 1947–1983

Никакие призывы «Женщины, рожайте!» не могут принести добрых плодов, скорее они будут вызывать раздражение и скуку. Сама суть призыва в корне неверна, она противоречит христианскому пониманию брака.

Призыв должен быть такой: «Мужчины, рожайте!»
И еще: «Мужчины, не делайте аборты!»

Если мы христиане, то муж - это глава семьи; к нему и призывы все должны быть.
Все усилия должны быть направлены на то, чтобы воспитывать верность, терпение, умение любить в мужчинах. Тогда и дети посыплются так, что все в шоке будут.