Немного московского Брейгеля. Живу с ощущением, что уехал на север. Зато Кузьма приговаривает, что в восторге от зимы, снега, горок. Что ж, это то, что имеет значение.

Пришло от Тинькова уведомление о том, что ФНС втихую начисляет мне пени за просроченный налог. О начислении налога ФНС, Госуслуги или что-либо подобное сообщать не считает нужным – сам должен знать, что есть такое время года и дата в нём, когда положено заплатить. С одной стороны, это развивает чувство гражданской ответственности. Есть мнение, что вообще все налоги человек должен платить сам, персонально, чтобы всякий раз понимать, что это он платит за все удовольствия и эксцессы, и относиться к ним соответственно. С другой стороны, так этот человек может возомнить о себе лишнего, заиметь мнение и стать проблемой. Если так (а так), то ФНС льёт воду не на ту мельницу. Стоят ли того 36 рублей пени?

И да, тем, занятым своими делами, было глубоко безразлично, что там в каком-то неведомом Ираке. Где вроде как от их имени чужие и нелюбимые ими федералы, далёкие почти как Ирак, что-то вытворяют. При этом аэропорты (мне довелось полетать по стране) были полны военными. Можно прикинуть на глаз, что это отчуждение за тридцать лет созрело Трампом. Долго.

Мы в Рузе на соревнованиях. Сюда ничего не ходит, поэтому взяли машину. Живём в заснеженной деревне в глухом еловом лесу. Пожалуй, мы впервые выбрались на Русь. Странное дело, но я переживаю узнавание. В магазинах, на заправке, в городе крепкие мужики на грузовичках, часто с детьми, иногда с укутанными румяными жёнами. Возле домов в деревнях по две-три машины, очищенные дорожки, огоньки, сараи. Люди машут лопатами. Кто-то кому-то помогает выехать из сугроба. Лица, манеры, ландшафт, уклад кажутся хорошо знакомыми. Откуда? Тридцать лет назад мне довелось зимовать в американской деревне у озера Эри. Один в один. Только две вещи отличаются разительно: высоченные заборы здесь и множество церквей там.

Опять пришла пора читать со студентами “Облака” Аристофана, это уже две с половиной тысячи лет не теряющее злободневности сочинение. Меняется лишь то, что приходится из него вырезать, создавая удобоваримую и неэпатирующую версию. Вот сижу над словом εὐρύπρωκτος – “европроктос”. В русском переводе “толстозадый”. Это когда Кривда (“плохой логос”) спрашивает Правду: посмотри, а судьи всякие, а депутаты-народоправцы – они кто? И Правда вынужден признать: ой, сплошь толстозадые. Такое удалять нельзя оставить.

Оксфордское “слово года” – brain rot, гниение мозга. Это “влияние потребления чрезмерного количества некачественного онлайн-контента, особенно в социальных сетях”. “Частота использования этого термина увеличилась на 230% в период с 2023 по 2024 год.”

Есть такая область знания как культурная нейронаука. Она занимается влиянием культуры, понимаемой как совокупность убеждений, ценностей и практик, на мозг. Одна из излюбленных в этой области тем, например – наблюдаемые различия в работе мозга у представителей западных и восточных культур. То есть, грубо говоря, что с мозгом делает предполагаемый индивидуализм и предполагаемый коллективизм. И вот всё это начинает казаться тривиальным и миниатюрным на фоне удара по мозгам от лица новой цифровой культуры с её думскроллингом и другими гнилостными явлениями. У нас на мозгах явно уже мозоли и шишки, и даже слово придумано, хотя учёные ещё не успели разобраться в деталях.

Не зря, не зря я чувствую внутреннее сопротивление включению в производство контента и мечтаю о временах, когда философы разговаривали, чертя палочкой на песке.

Вожусь по делам с лысенковщиной. Известно, что “академик” Трофим Лысенко отрицал саму мысль, что существуют гены как фактор наследственной передачи информации, и считал генетику буржуазной реакционной наукой, со всеми вытекающими для учёных-генетиков последствиями. Однако интересно, почему в Лысенко компетентные товарищи вовремя не разглядели троцкиста – со всеми вытекающими теперь уже для Лысенко? Ведь, по сути, он выступает за перманентную революцию всей природы под воздействием научного авангарда пролетариата, и делает это в суровые годы перехода к идеологии построения социализма в отдельно взятой стране и признания значимости истории этой страны, то есть её закреплённой в культуре наследственности, как фактора, с которым не просто необходимо считаться, но который довлеет и должен быть использован. В советские школы с 1934 года вернулись уроки истории, до этого изгнанной за реакционность. В 1938 году сталинский “Краткий курс истории ВКП(б)” описал “геном” СССР в его становлении. Накануне войны от абсолютизации классового сознания (в духе школы Покровского) идеология поворачивает в сторону национал-патриотизма, в пантеоне рядом с большевиками появляются герои прошлого, типа Александра Невского. И на фоне этого Лысенко громит идею о том, что “живое тело” (пролетариата) – “это только вместилище и питательная среда для [мифического, метафизического] наследственного вещества” (культурного кода)! Не поняли, не разглядели гидру.

Наверняка у всякого исследователя, большого и малого, посредственного и выдающегося, есть свой список тем мечты: вот бы об этом написать! У меня тоже. И вот очередное пополнение: сравнительный анализ “калифорнийской идеологии” и русского утопического “прогрессорства”. С одной стороны, Маршалл Маклюэн + Тимоти Лири + Айн Рэнд = Маск, Тиль и прочие цукербрины. С другой стороны, Троцкий + Стругацкие + Китеж-град = разные “физтехи”, “методологи” и другие “птенцы гнезда Петрова”. И всё это в методологической рамке нарративного анализа и метафорологии. Забористо могло бы получиться у грамотного и талантливого автора.

Урбанистическая этимология: есть минимум два способа понимания города. Первый – от латинского civitas, сообщества живущих вместе и решающих проблемы. У них от этого вырабатывается цивильность, разумность. Второй – от также латинского urbs, в скандинавском изводе garđ, забор, крепость. При помощи забора отбиваются от чужих и не дают разбегаться своим. Понятно, по какой смысловой траектории развивались “Гардарики”.