Во-первых, я не знаю в какие ведра уже складывать слезы умиления каждый раз, когда я вижу у себя не русскоязычного читателя. Есть несколько человек, которые буквально переводят каждое моё слово и на оные откликаются. Это сумасшествие какое-то. Слава интернетам и кремнию.

Во-вторых, как это всегда и бывает у меня в спонтанных поездках, я опрометчиво пьяна в ночи, и, кажется, я только что придумала лучшую на планете песню на злобу дня. В ней есть эталонный каламбур, он же – шьямалановский музыкальный твист, и я бесконечно оргазмирую прямо сейчас от безупречного навыка собственного мозга рожать что-то потрясающее в пьяном угаре (возможно, завтра я буду считать иначе).

Не смогла промолчать, но за это вы меня и любите.

Случайно узнала от Глуховского, что по «Кремулятору» Саши Филипенко можно посмотреть в Европах спектакль.

Причём я пересекалась с их гастролями в Берлине, но находилась в блаженном неведении. Запланирую поход на постановку в Берлине или Риге. И вам советую.

«Кремулятор» – самый пронзительный текст о беспощадной государственной машине, «врагах» и переписывании истории. Самый пронзительный для меня. Самый пронзительный у современников. Несомненно, Саша проделал титаническую работу над такой, казалось бы, небольшой новеллой. Это художественная, в лучшем смысле слова, реконструкция жизни реального человека, которого перемолол кремулятор – машина-система Дзержинского, а за ней и история. «Мемориал» предоставил Саше архивы по этому делу, а Саша нам пересказал так, как положено писателю, – с чувством, саспенсом и моралью, которую никто не озвучит, но все всё поймут.

У меня этот роман почему-то стоит на одной полке с «Саша, привет» Дмитрия Данилова. Хотя это совершенно разные истории. У Данилова антиутопия про гуманизм по-русски, а русские знают толк ~~в извращениях~~ в гуманизмах. У Филипенко история не выдуманная, диалоговая и, несмотря на могильный холод, жизнеутверждающая.

Я понимаю, что всем хочется и дальше путешествовать по читательскому эскапизму, но отрицать реальность бесконечно не выйдет, а потому и молчать о таких текстах тоже нельзя.

Слово «богема» стало популярным в середине XIX века, после публикации повести (а по сути - сборника рассказов)
«Сцены из жизни богемы» французского писателя Анри Мюрже.

Главные герои повести – студенты из Латинского квартала в Париже: поэт, композитор, художник и философ, которые «живут без оглядки на завтрашний день, творят, не стесняя себя никакими рамками, живут впроголодь, но всегда надеются на лучшее».Когда госдума примет закон о запрете рекламы в инстахрамах, я стану богемой! Россия – страна возможностей! Ура!