«Прекрасная идея, — сказал он вседовольно, — осмотрим крокодила! Собираясь в Европу, не худо познакомиться еще на месте с населяющими ее туземцами»

Давно не было у нас Достоевского. И вот вам необычный Федор Михайлович, сатирический. Ничем не уступает Гоголю.

Рассказ '"Крокодил. Необыкновенное событие или пассаж в Пассаже". Цитата из рассказа наверху для затравки.

Рассказ в двух форматах. Можно прочитать или прослушать радиоспектакль. Файлы в комментариях

#фмд

Давно ничего не писал, но не потому, что неизвестно где "слоняюсь", просто туристический сезон, много работ. Ну а где же самое место, чтобы "послоняться" по Питеру?

Начнем издалека. Первый слон в городе появился при Петре I. Расположили его на так называемом Царицыном лугу (сегодня – Марсово поле), но в 1744 году слонов уже было пятнадцать, и Елизавета Петровна велела найти для них новое место. Его определили к северу от Лигова канала, там, где заканчивался канал и были бассейны для царских садов. Т.е. территория к северу от площади Восстания. Здесь располагаются Советские улицы, носившие прежде название Рождественских, а ещё раньше - линии Слонового двора.

Местность первоначально обнесли оградой, установили надпись «Слоновая ее величества охота». Вот только на них не охотились, а содержали и кормили сахарным тростником, пшеничной мукой с добавлениями корицы, орехов и гвоздики. Слонам полагалось 40 ведер вина в год. Вероятно, ценный продукт шел больше на нужды служителей Слонового двора.

Слоны привлекали к себе зевак, те толпились вдоль ограды. Тут же была организована торговля с лотков и возов. Вскоре слонов стали водить гулять по просеке к Неве, теперь уже зеваки не толпились вдоль ограды, а шли за слонами. Про этих зевак и говорили, что они «слоняются».

В 1778 году Слоновый двор перевезли в Царское Село, а вытоптанная слонами и зевками просека стала Слоновой улице (Суворовский проспект). За неимением слонов местность быстро обросла деревянными домами и каретными сараями.

Но если вам хочется послоняться по Питеру, то самое подходящее место – это Суворовский проспект.

Ну а на фото ниже Николай II кормит слона в Царском Селе. Ок.1910г.

Дома-коммуны и ранний конструктивизм в Ленинграде.

1. «Дом политкаторжан». В 1934 году на площади Революции (Троицкая площадь) был возведен дом политкаторжан. 144 квартиры отводились для бывших узников царских тюрем и ссыльных партийных. Молва приписывает выбор места Сергею Мироновичу Кирову, любимчику первого поколения ленинградских большевиков.
   Место пафосное, но дом вышел серым, с узкими окнами, поэтому ленинградцы подшучивали, что бывшим узникам и ссыльным должно подойти, им не привыкать к таким условиям, напоминающим то ли военные казармы, то ли тюрьму.
   Собственно трагичная судьба жителей дома настигла их во второй раз, в 1935 году Общество бывших политкаторжан было закрыто, а вскоре во время «Большого террора» были репрессированы.
   Городской фольклор сохранил такой анекдот. Однажды оставшиеся жители дома услышали в своем опустевшем доме громкий топот шагов, дергание ручек и трель звонков во все двери. Все прильнули к дверям, никто не хотел открывать двери, но всем хотелось узнать, за кем пришли. И тут раздался крик: «Все в порядке, граждане, не переживайте! Это пожарные, на первом этаже пожар!»

2. «Слеза социализма» (дом-коммуна писателей и инженеров Ленинграда)
   Про этот дом я часто рассказываю на экскурсиях, поэтому тут только один случай приведу, опять связанный с Кировым. Однажды, проезжая по Рубинштейна, Сергей Миронович посмотрел на этот дом и заявил, что его надо взять в стеклянный колпак, как образец того, как в Советской России строить не надо.

Ну а о сущности домов-коммун я расскажу в другой раз, честно-честно.

Ещё немного о жизни людей в доходных домах "попроще".

"Печорину дали его адрес, и он отправился к Обухову мосту*. Остановясь у ворот одного огромного дома, он вызвал дворника и спросил, здесь ли живет чиновник Красинский.
– Пожалуйте в 49-й нумер, – был ответ.
– А где вход?
– Со двора-с.
49-й нумер и вход со двора! Этих ужасных слов не может понять человек, который не провел по крайней мере половины жизни в отыскивании разных чиновников, 49-й нумер есть число мрачное и таинственное, подобное числу 666 в Апокалипсисе. Вы пробираетесь сначала через узкий и угловатый двор, по глубокому снегу или по жидкой грязи; высокие пирамиды дров грозят ежеминутно подавить вас своим падением, тяжелый запах, едкий, отвратительный, отравляет ваше дыхание, собаки ворчат при вашем появлении, бледные лица, хранящие на себе ужасные следы нищеты или распутства, выглядывают сквозь узкие окна нижнего этажа.
Наконец, после многих расспросов, вы находите желанную дверь, темную и узкую, как дверь в чистилище; поскользнувшись на пороге, вы летите две ступени вниз и попадаете ногами в лужу, образовавшуюся на каменном помосте, потом неверною рукой ощупываете лестницу и начинаете взбираться наверх. Взойдя на первый этаж и остановившись на четвероугольной площадке, вы увидите несколько дверей кругом себя, но, увы, ни на одной нет нумера; начинаете стучать или звонить, и обыкновенно выходит кухарка с сальной свечой, а из-за нее раздается брань или плач детей.
– Кого вам угодно?
– 49-й нумер.
– Здесь эдаких нет-с.
– Кто ж здесь живет?
Ответ бывает обыкновенно или какое-нибудь варварское имя, или: „Какое вам дело, ступайте выше!“ Дверь захлопывается. Во всех других дверях та же сцена повторяется в разных видах, чем выше вы взбираетесь, тем хуже.
Софист-наблюдатель мог бы заключить из этого, что человек, приближаясь к небу, уподобляется растению, которое на вершинах гор теряет цвет и силу. Помучившись около часу, вы, наконец, находите желанный 49-й нумер или другой столько же таинственный, и то если дворник не был пьян и понял ваш вопрос, если не два чиновника с одинаковым именем в этом доме, если вы не попали на другую лестницу, и т. д.
Печорин претерпел все эти мучения и, наконец, вскарабкавшись на 4-й этаж, постучал в дверь; вышла кухарка, он сделал обычный вопрос, ему отвечали: „Здесь“. Он взошел, снял шинель в кухне и хотел идти далее, как вдруг кухарка остановила его, сказав, что господин Красинский не воротился еще из департамента. „Я подожду“, – отвечал он и взошел.
Кухарка следовала за ним и разглядывала его с видом удивления. Белый султан и красивый кавалерийский мундир были, по-видимому, явление необыкновенное на четвертом этаже. При входе Печорина в гостиную, если можно так назвать четырехугольную комнату, украшенную единственным столом, покрытым клеенкою, перед которым стоял старый диван и три стула, низенькая и опрятная старушка встала с своего места и повторила вопрос кухарки".

М. Ю. Лермонтов. "Княгиня Литовская".

*Обухов мост - мост через Фонтанку по Московскому проспекту. Во время Лермонтова почти отшиб города