Нормально людей про торговые центры так всколыхнуло

Гуляю по Курфустендамму и вокруг него, и не могу избавиться от ощущения, будто Берлин был богатым и многообещающим, но лет 30 назад. Будто тут все уже было.

Вижу новость: завтра закрывается местная Галерея Лафайет. Повсюду в городе стоят закрытые и заброшенные здания Karstadt. Еще одного лакшери(?) ритейл гиганта времен оффлайна.

Прохожу пыльные окна закрытого Savoy. Внутри темно. Все еще стоит старая богатая мебель. Потускневшая позолота. На одном из брошенных столов груда пустых бутылок из под вин. Видимо персонал праздновал закрытие.

В городе даже толком нет ни одного торгового центра. Особенно сильно эта провинциальность ощущается на контрасте с монстром потребления, Шанхаем (Кто о чем..).

Сами же немцы кажется все еще думают, что живут в передовой стране. В разговорах о Китае почти у всех иронично пренебрежительный тон. И легкое замешательство, когда я не намеренно опровергаю их домыслы о бедных китайчатах и работе за плошку риса в день.

Я научился зевать на встречах, не открывая рта и не меняясь в лице. По понедельникам у меня 4 встречи подряд и первая начинается в 9 утра. Последняя обычно заканчивается в пять тридцать. Ахуевший, я закрываю макбук и выхожу на улицу.

Стою на светофоре, жду зеленого огня, а на противоположной стороне улицы женщина обнимает воздух. Смыкает руки вокруг чего-то невидимого и улыбается. Кажется она пытается обнять солнечный свет. Заметив прохожего рядом быстро переключается и просит мелочь. Они все тут просят мелочь.

Леопольд плац — площадь безумцев. Некоторых я уже запомнил. Одна молодая женщина говорит как минимум на двух языках. Сперва она спросила денег на немецком, а потом переключилась на чистейший английский. Вообще-то она стройная и красивая, но совершенно сумасшедшая.

Я и сам тут немного схожу с ума. В моей берлинской жизни много хаоса, намного больше чем предполагают люди с поставленной мимикой на утренних встречах. Скорее всего конечно ничего они не предполагают. Им все равно. Но мне не все равно. Мне не хватает порядка. Вот уже год как я написал книгу. Хорошую, судя по отзывам тех кто ее прочитал, книгу. И я ничего не предпринимаю чтобы где-то ее издать.

Узнал от подруги про специальные курсы для женщин, которые хотят стать писательницами. На этих курсах их главным образом мотивируют писать. Для меня это звучит абсурдно. Мотивируют. Лично я пишу потому, что просто физически не могу заткнуться.

Может быть когда-нибудь другой тридцатилетний мальчишка прочтет то, что я написал. И мысленно побеседует со мной. С тем мной, который бесцельно катается в одиночестве на мопеде, по душному и влажному ночному Шанхаю летом две тысячи семнадцатого.

А еще на днях у меня был день рождения. Обычно мне все равно, но в этот раз было как-то погано. Нужно было работать. Как в том анекдоте: жизнь как туалетная бумага, длинная но тратится на говно. Родился, посидел за компьютером, умер. Банальная история. Ты думал, что ты кто-то специальный, а вдруг опять оказалось, что ты все остальные.

А потом я вышел на улицу. И так стало легко. Ветрено, темно. Небо чистое, в нем большая и желтая полная луна. Кое-где светятся вывески. Проносятся машины. Гремят эти страшные берлинские сирены скорых на перекрестках. В парке у церкви шарятся тощие бездомные джанки. Упитанные люди сидят за столиками у входа в бары. И никому ни до кого нет дела. Всем на всех плевать. И как же приятно двигать ногами, как свежо дышать и глазеть вокруг. Хорошо быть живым.

В Нью Йорке есть улица имени Довлатова. Мне нравится помнить это как факт. Sergei Dovlatov Way

Претенциозный Набоков называет заметки - заметами. Заметы бля. И вообще, у меня с ним отношения (а у одинокого человека всегда отношения только с мертвыми писателями), как с Бродским. Как человек он мне неприятен. Но перестать периодически его читать - не могу.

Господи, какой я бываю гадливый. И как я устал от себя гадливого

И чтобы два раза не вставать: на самом деле BP не были первыми в вопросе мастерского перекладывания ответственности.

В мрачной телевизионной рекламе 1971 года, некий персонаж выбрасывает мешок с мусором из движущейся машины. Мусор рассыпается на мокасины коренного американца в оленьей шкуре (которого играет итальянский американский актер Эспера Оскар де Корти). Он проливает слезу на камеру, потому что его мир был осквернен, уродлив и испорчен мусором. Пронзительный рекламный ролик, получивший награды за выдающиеся достижения в области рекламы, продвигает лозунг «Люди начинают загрязнение. Люди могут это остановить ». Менее известен факт, что за рекламой стояла некоммерческая группа Keep America Beautiful, финансируемая теми самыми гигантами по производству напитков и упаковки, которые ежегодно производят миллиарды пластиковых бутылок (например, The Coca-Cola Company, PepsiCo и Anheuser-Busch Companies).

Настоящий посыл спрятанный за эмоциональной ссаниной, заключается в том, что загрязнение — это ваша проблема, а не вина индустрии массового производства наиболее выгодных дешевых тар.

Из подслушанного на улице за последние 5 минут:

«Мой дедушка построил замечательный большой дом на маленьком острове, где-то в районе карибов. И он пишет мне, это все для вас, приезжай с друзьями когда захочешь. И я действительно хочу поехать, но это так сложно, туда так сложно добраться» - собеседники активно соглашаются.

«Во вчерашней ночи мне больше всего понравилось, то что я взяла с собой зубную щетку. Потому что после 5 часов вечеринки я могла бы буквально убить людей своим дыханием. Особенно учитывая как мефедрон влияет на рот» - собеседники активно смеются.

Мне кажется Рафаэль очень одинокий человек. И бедный. Над кроватью висит зеркало двухметровой длины с вереницей лампочек по краям. Такие обычно показывают в гримерках киноактеров. Я все не мог его включить, думал не работает. Пока случайно не обнаружил, что все лампочки слегка вывернуты из патронов. Я завинтил каждую из 30 лампочек. И все осветилось.

Две блестящие зеленые мухи только что сели мне на штанину. Слепленные, одна с другой. Прямо как голуби. За последний месяц я уже дважды видел как ебутся голуби. Май.

Соседка англичанка принимала душ раз в неделю. В остальное время она только подмывала пизду стоя у раковины, опираясь босой на ногой на угол ванной и оставляя на ней грязные разводы. Уже позже я узнал, что многие европейцы не имеют привычки принимать душ каждый день. По вечерам она долго разговаривала с кем-то по фейстайму. И я чтобы не слушать ее бесконечные "yeeeeahh i know right" включал музыку громче. В том, что она не принимала душ для меня были практически одни плюсы. Она не занимала ванную по утрам. Но однажды, я умылся, потянулся к своему полотенцу для лица и обнаружил, что оно было мокрым.

Я решил, что лучше все-таки жить одному. Еще я решил, что брусчатка из семнадцатого века нам в двадцать первом веке конечно нахуй не нужна. У меня два огромных чемодана, которые я уже полгода таскаю туда сюда. Я мечтаю хотя бы один из них выкинуть когда больше не нужно будет переезжать.

Новая временная квартира находилась, как оказалось, на одной из лучших улиц Пренцлауберга: Oderberger Strasse. После арабского Нойкельна, я как будто оказался в другом городе. В Пренцлауберге даже птицы выглядели здоровее. Может потому, что жрали меньше мусора с улиц.

Хозяина квартиры я никогда не видел. Ключи передала дом работница. Квартира, как я сам решил, принадлежит старому человеку. Мужчине. Возможно он недавно похоронил еще более старого человека. Может быть своего родственника. Под необычно высокой кроватью я обнаружил какие-то механизмы и провода. Матрас раздваивался в изголовье надвое. Кровать, трансформер. Кровать которая помогает тебе сесть. Как в больницах. Рядом с кроватью столик на колесиках. Тоже очень больничного вида. Ванная была с полочкой. Чтобы принимать душ сидя. Может быть хозяин инвалид?

В квартире не было ни одного зеркала. Я почти спокойно прожил месяц без зеркал.

Во гостиной была библиотека. Средних размеров коллекция книг. Примерно столько, сколько читающий без фанатизма человек скапливает за жизнь. Были книги и на английском и на русском. В основном конечно на немецком. Были и бесполезные, вроде ташиновских альбомов c картинками.

Я заходил в комнату, желая взять книжку, которую присмотрел до этого, но не находил ее, зато находил какую-то другую. Которой до этого там не видел. То вдруг английских книг оказывалось больше чем я думал. Или вдруг попадалась новая русская.

На стене висела репродукция картины Магритта "Сын человеческий". Та где мужик в шляпе выглядывает из за яблока. Мне от нее иногда было слегка не по себе.

Но вообще, ложась в эту кровать, в которой возможно кто-то скончался, я для себя сразу решил, что местные духи меня не интересуют. Призраки, если вдруг себя обнаружат, будут коротко посланы на хуй. Я так заебывался, что мне было не до эзотерики.

Сейчас я живу между Кройцбергом и Нойкельном. Здесь довольно мило. Если пойти в сторону Kottbusser Tor, то начинается хаос. Это такое место, где когда покупаешь в продуктовом еду надо проверить не отпил ли уже кто-нибудь из этого пакета с молоком. По ночам, там под железнодорожными путями бездомные крэкхеды что-то кричат и чуть ли не кидаются каллом. Но, в целом, атмосферно. И куча заведений. Если пойти в противоположную сторону, в направлении Темпельхофа и особенно улицы Bergmannstrasse - то там вообще тихо и хорошо.

Квартиру я снял у бразильца по имени Рафаэль. Который родился второго апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Так написано на номерном знаке, который висит у него над столом. Он фотограф любитель, с коллекциией гей арт-порно журналов. У него в холодильнике анаболические стеройды, в кухонном шкафу обрезанные трубочки, явно не для коктейлей, а в ванной комнате Кветиапин, то ли антидепрессант то ли лекарство от шизофрении. На скромной книжной полке я нашел книгу о полиамории The Ethical Slut. Сейчас уже сложно поверить, но ее когда-то издавали на русском, под названием "Этика блядства".

Че хочу сказать. Ебал я ваш Берлин