Мне нравятся местные станции метро. Некоторое время ушло на то чтобы почувствовать какие они старинные. На отдельных линиях поезда такие узкие, что кажется можно дотянуться руками от одной стены вагона до другой. Вагоны болтаются, гудят, гремят железками, а из тоннелей ветер гонит столетнюю пыль.

Сидим на одной из таких станций, ждем поезда. 14 минут. Мужичок слева от меня на скамейке пьет монстр энерджи. Сложно сходу дать ему определение, может трудяга, может бездомный. Лучше всего ему подходит слово «бедолага». С абсолютно славянской тоской в лице.

Девушка с которой я полчаса назад выпил полторы бутылки вина на веранде //бутылка белого в ведерке со льдом, но над головой тепловые лампы. Барменша шутит: «ужин с видом на шоу. Тут так каждый вечер» имея в виду долгое бодание полиции с шумным агрессивным психом через дорогу от нас// чуть веселее меня самого. Она все время роняет свою сумочку. На третий раз я переключаюсь с английского на русский: «да еб твою мать!» и бедолага слева резко поворачивает голову в мою сторону услышав родную речь.

"Квартира на Huaihai Middle road мне отчаянно нравилась. Квартира задавала тон фальшивому, но важному для меня образу. Она позволяла мне выглядеть в глазах гостей обеспеченным молодым человеком. Квартира, конечно, была мне не по карману. Я ведь платил за нее напополам с женой. Но об этом гости не догадывались, а я не спешил рассказывать. Какая такая жена? Та, которая улетела в Россию полгода назад и видимых следов ее присутствия в доме не было. Я их прибрал конечно, эти следы.

Я носил светлые шорты, льняные рубашки, замшевые лоферы, серебряную цепочку на запястье, душился преимущественно парфюмами от Тома Форда, жил в необычной и просторной квартире, в самом сердце города и закатывал у себя вечеринки до девяти утра. О своих реальных карьерных достижениях я много не болтал. Никому в общем-то не было интересно знать, чем конкретно я занимаюсь. 

Съехав с квартиры на Huaihai Road, поддерживать образ великого Гетсби, конечно, будет труднее. Но съезжать надо было срочно. Меньше всего мне хотелось дожидаться в этой квартире возвращения жены, с ее последующими попытками затянуть меня обратно в вязкую трясину брака. Надо было сваливать."

После Хуахая было еще много домов и квартир. Но здесь порыв с которым я сел записать эту заметку улетучивается. Мне лень. Скажу только, что присутствие этих мест я ощущаю почти постоянно. И связь моя с ними настолько прочная, что сложно поверить в то, что их больше не существует нигде кроме точки в пространстве и времени моего сознания.

Это похоже на то, когда сидишь один в тишине в пустой квартире. И слышишь приглушенно чью-то речь. Будто за стенкой разговаривают мужчина и женщина. Или работает радио. Речь слышна, но слова разобрать невозможно. Вот только ты точно знаешь, что за стенкой никого нет. Ты слышишь чьи-то чужие воспоминания.

За свою жизнь я сменил множество квартир. Некоторые из них мне запомнились. От других в памяти остались только какие-то куски пространства вокруг.

Например угол улицы на перекрестке Yanan Road / Maoming Road в Шанхае. Я стою на нем в пол первого ночи. Над головой проносятся машины. Я стою и прислушиваюсь как под порывами ветра от проезжающих авто поскрипывает пластиковое ребристое полотно ограды отделяющее шумную эстакаду от тихой улицы внизу. Мелодичный тихий скрип, больше даже похожий на свист птиц. Эстакады поют.

Я в шортах и по моим ногам дует горячий летний азиатский ветер. Слева от меня высоко в небо уходят башни бизнес центров. Опустевшие и почерневшие на ночь. Их верхушки в небе подсвечивают никогда не гаснущие прожектора. Справа от меня Maoming lu уходит на пересечение с Julu lu. Я могу пойти направо в сторону баров или налево, в сторону дома. Но в памяти сохранился только этот кусок пространства на перекрестке, может быть даже несколько прохожих навсегда застрявших на нем, а все что вокруг обрывается в непрозрачное ничто.

Отматываю память еще на несколько лет назад. Мне двадцать семь и я только что переехал в Шанхай. Снял квартиру на окраине района Сюджахуэй. Улица называлась Zhongshan Xi lu. На пересечении с Caoxi Bei lu. Это были первые китайские слова которые я выучил, так как местного убера еще не существовало и чтобы добраться куда-то на городском такси нужно было назвать водителю перекресток двух улиц.

Время от дома до офиса с утра измеряется одной остановкой на хорошо кондиционируемом поезде метро. А вечером пешей прогулкой и двумя бутылками пива.

Маршрут проходит через оживленный и ярко освещенный Xujiahui. Идти по нему приятно. В то время этот район олицетворял собой будущее и время новых надежд. И "олицетворял будущее", это не пошлое преувеличение. Район построенный в конце девяностых выглядел именно так как современные люди представляли благополучное и высоко технологичное ближайшее будущее. Это увидел не только я, но и режиссер Спайк Джонс, который снял в этом и других районах Шанхая половину своего фильма "Her".

Я глазею по сторонам и протискиваюсь через яркую толпу. Пиво постепенно выходит из меня вместе с потом. Я прохожу мимо бесконечных ресторанов и баров. Мимо экспатов в синих пиджаках, с розовыми англосаксонскими лицами поглощающих пиво и бургеры в заведениях для белых. Некоторые из их рож мне знакомы, мы работаем в одной башне. Прохожу мимо салонов грязного массажа, где в ядовитом фиолетовом свете ламп у входа дежурят свободные китайские девочки в ультра коротких юбках.

Скорее всего я улыбаюсь. Мне нравится этот город, мне нравится этот климат. Мне нравятся мои новые друзья и компания в которую я приехал работать. Я полон надежд неплохо подзаработать и хорошенько повеселиться. Получилось и то и другое.

Того Сюджахуэя действительно уже нет нигде кроме моего сознания. Изменилась политика и изменилось время. Уехали экспаты, закрылись бары и массажные салоны. Кое где на стенах правда до сих пор остались пыльные очертания букв massage. В Шанхае, к слову, множество таких отгремевших районов.

Я же пять лет и три квартиры спустя переехал на Huaihai Middle road. Тут реальность опять странно пересекается с сознанием. Переехав, я обнаружил у себя на пинтересте фотографию дома, в котором поселился. Я сохранил ее лет за 7 до этого. Когда про Шанхай вообще ничего не знал. На фотографии присутствовали даже мои окна.

Квартира принадлежала архитектору. Он хитро перестроил пространство под себя. И это была одна из лучших квартир в которых я жил. Одной стороной она смотрела высокими окнами на эстакады и небоскребы делового центра района Jingan. Другой стороной выходила на центральную Huaihai Lu. Через дорогу был недорогой бар Windows. И каждый вечер я слышал веселые крики толпы студентов. А позже вдоль дороги на тротуаре высаживались пьяные девушки. Они разбрасывали свои сумочки и телефоны а друзья пытались привести их в чувства и засунуть в такси.

В квартире этой был один минус: моя жена. Так я описываю тот период в своей, простите, первой книге:

Гуляю по Курфустендамму и вокруг него, и не могу избавиться от ощущения, будто Берлин был богатым и многообещающим, но лет 30 назад. Будто тут все уже было.

Вижу новость: завтра закрывается местная Галерея Лафайет. Повсюду в городе стоят закрытые и заброшенные здания Karstadt. Еще одного лакшери(?) ритейл гиганта времен оффлайна.

Прохожу пыльные окна закрытого Savoy. Внутри темно. Все еще стоит старая богатая мебель. Потускневшая позолота. На одном из брошенных столов груда пустых бутылок из под вин. Видимо персонал праздновал закрытие.

В городе даже толком нет ни одного торгового центра. Особенно сильно эта провинциальность ощущается на контрасте с монстром потребления, Шанхаем (Кто о чем..).

Сами же немцы кажется все еще думают, что живут в передовой стране. В разговорах о Китае почти у всех иронично пренебрежительный тон. И легкое замешательство, когда я не намеренно опровергаю их домыслы о бедных китайчатах и работе за плошку риса в день.

Я научился зевать на встречах, не открывая рта и не меняясь в лице. По понедельникам у меня 4 встречи подряд и первая начинается в 9 утра. Последняя обычно заканчивается в пять тридцать. Ахуевший, я закрываю макбук и выхожу на улицу.

Стою на светофоре, жду зеленого огня, а на противоположной стороне улицы женщина обнимает воздух. Смыкает руки вокруг чего-то невидимого и улыбается. Кажется она пытается обнять солнечный свет. Заметив прохожего рядом быстро переключается и просит мелочь. Они все тут просят мелочь.

Леопольд плац — площадь безумцев. Некоторых я уже запомнил. Одна молодая женщина говорит как минимум на двух языках. Сперва она спросила денег на немецком, а потом переключилась на чистейший английский. Вообще-то она стройная и красивая, но совершенно сумасшедшая.

Я и сам тут немного схожу с ума. В моей берлинской жизни много хаоса, намного больше чем предполагают люди с поставленной мимикой на утренних встречах. Скорее всего конечно ничего они не предполагают. Им все равно. Но мне не все равно. Мне не хватает порядка. Вот уже год как я написал книгу. Хорошую, судя по отзывам тех кто ее прочитал, книгу. И я ничего не предпринимаю чтобы где-то ее издать.

Узнал от подруги про специальные курсы для женщин, которые хотят стать писательницами. На этих курсах их главным образом мотивируют писать. Для меня это звучит абсурдно. Мотивируют. Лично я пишу потому, что просто физически не могу заткнуться.

Может быть когда-нибудь другой тридцатилетний мальчишка прочтет то, что я написал. И мысленно побеседует со мной. С тем мной, который бесцельно катается в одиночестве на мопеде, по душному и влажному ночному Шанхаю летом две тысячи семнадцатого.

А еще на днях у меня был день рождения. Обычно мне все равно, но в этот раз было как-то погано. Нужно было работать. Как в том анекдоте: жизнь как туалетная бумага, длинная но тратится на говно. Родился, посидел за компьютером, умер. Банальная история. Ты думал, что ты кто-то специальный, а вдруг опять оказалось, что ты все остальные.

А потом я вышел на улицу. И так стало легко. Ветрено, темно. Небо чистое, в нем большая и желтая полная луна. Кое-где светятся вывески. Проносятся машины. Гремят эти страшные берлинские сирены скорых на перекрестках. В парке у церкви шарятся тощие бездомные джанки. Упитанные люди сидят за столиками у входа в бары. И никому ни до кого нет дела. Всем на всех плевать. И как же приятно двигать ногами, как свежо дышать и глазеть вокруг. Хорошо быть живым.

В Нью Йорке есть улица имени Довлатова. Мне нравится помнить это как факт. Sergei Dovlatov Way

Претенциозный Набоков называет заметки - заметами. Заметы бля. И вообще, у меня с ним отношения (а у одинокого человека всегда отношения только с мертвыми писателями), как с Бродским. Как человек он мне неприятен. Но перестать периодически его читать - не могу.

Господи, какой я бываю гадливый. И как я устал от себя гадливого

И чтобы два раза не вставать: на самом деле BP не были первыми в вопросе мастерского перекладывания ответственности.

В мрачной телевизионной рекламе 1971 года, некий персонаж выбрасывает мешок с мусором из движущейся машины. Мусор рассыпается на мокасины коренного американца в оленьей шкуре (которого играет итальянский американский актер Эспера Оскар де Корти). Он проливает слезу на камеру, потому что его мир был осквернен, уродлив и испорчен мусором. Пронзительный рекламный ролик, получивший награды за выдающиеся достижения в области рекламы, продвигает лозунг «Люди начинают загрязнение. Люди могут это остановить ». Менее известен факт, что за рекламой стояла некоммерческая группа Keep America Beautiful, финансируемая теми самыми гигантами по производству напитков и упаковки, которые ежегодно производят миллиарды пластиковых бутылок (например, The Coca-Cola Company, PepsiCo и Anheuser-Busch Companies).

Настоящий посыл спрятанный за эмоциональной ссаниной, заключается в том, что загрязнение — это ваша проблема, а не вина индустрии массового производства наиболее выгодных дешевых тар.

Из подслушанного на улице за последние 5 минут:

«Мой дедушка построил замечательный большой дом на маленьком острове, где-то в районе карибов. И он пишет мне, это все для вас, приезжай с друзьями когда захочешь. И я действительно хочу поехать, но это так сложно, туда так сложно добраться» - собеседники активно соглашаются.

«Во вчерашней ночи мне больше всего понравилось, то что я взяла с собой зубную щетку. Потому что после 5 часов вечеринки я могла бы буквально убить людей своим дыханием. Особенно учитывая как мефедрон влияет на рот» - собеседники активно смеются.