Виноград вдоль границы большого навеса сажал мой свекор Жорик. По моей концепции навес этот должен был быть максимально открытый и воздушный. Жорик же был с этим не согласен. Одна сторона навеса выходила в сад, за которым начинался огород соседа и он считал, что приватность важнее всяких там концепций и нам нужна стена. В итоге поняв, что спорить с невесткой бесполезно и стены не будет, он просто взял и посадил там три виноградные лозы, с тем, что бы они со временем образовали там естественную ограду.

У меня много раз чесались руки эту ограду и этот виноград оттуда убрать. Года три он не давал тени и естественно не плодоносил, а только портил мне обзор на сад. А потом лозы вдруг пошли в рост и образовали под навесом совершенно роскошный покров. А одна из них оказалась летним сортом столового винограда, без излишней сладости.

А потом дом за каких-то семь месяцев опустел…

Я очень долго чувствовала растерянность, оказавшись в одиночестве в той логике вещей, в которой жили мои свёкры. Первое лето было каким-то особенно странным, пока я усилием воли не начала выстраивать всю логику пространства заново.

Оставался виноград, который Жорик всегда подрезал на свое усмотрение сам, так, что бы лоза все дальше тянулась под прозрачную крышу навеса с тем, что бы летом было как можно больше тени.

Как то вышло, что я с детьми приехала на осенние каникулы. Листья винограда пожелтели, оставалось ещё несколько перезревших кисточек, я взяла стремянку и секатор и начала обрезать. Пронзительно синее небо, разноцветный лес, шум воды, запах жженой листвы, звуки села, сладкий запах перезрелого винограда и я с секатором, что то формирую и думаю только о том, что расти этой ветке вправо или оставить левый отросток, который наверняка живописно пойдет вниз по качелям…

И с тех пор это моя отдушина. Приехать осенью под это синее небо. Смотреть как первый снег укрывает хребет на горизонте. И не спеша, растягивая удовольствие дня на три-четыре, обрезать свой виноград и не думать больше ни о чем.

В путешествие в Кению поехала только половина нашей семьи. Из детей я брала с собой среднего сына Тимура.

И вот что интересно. Не смотря на всю яркость впечатлений, в последние два дня он затосковал по Москве и дому. Насколько, что даже от еды отказывался. Не могу, говорит, на неё смотреть, проклятую.

Это слегка раздражало. Мол, как так то? Тропики, океан, пляж мечты… А он лежит в номере или в баре и тупит в телефон, явно выбрав стратегию молча и терпеливо ждать время отъезда 🤦🏻‍♀️

Но как только мы вышли из самолета в рукав, парень просиял.

А потом до меня дошло. Это ж классно! Когда твоя повседневная жизнь тебе нравится. И всё тебя в ней устраивает. И хорошо настолько, что максимум на который ты готов из неё сбежать – это пять дней.

Солнце на экваторе не встает. Оно выпрыгивает из-за океана и сразу устремляется ввысь. Я не думала никогда, что берег океана окажется таким притягательным. Тут всё не так. Всё максимально отличается от привычного глазу. Отливы и приливы приводят в полный восторг. Пальмы. Кокосы. Зеленые мартышки. Баобабы. Цветы. Да даже трава какая-то не такая. Лист магнолии (а может это и не магнолия) величиной с мою голову. И оно все здесь не специально. Оно просто есть.

На третий день я успокоилась. Расхотела вообще куда-то бежать. Уснула под пальмой убаюканная шумом океанского прибоя.

Африка из реальности превзошла Африку из мечты.

Проблема одна. О чем мечтать теперь?

Сегодня я наконец обрела способность писать что-то осмысленное. Весь сентябрь прошел на страшных нервах в предвкушении мечты. Потому что оказалось, что мечту мало мечтать, её надо организовать. А когда в мечту оказывается втянуты ещё и близкие, становится ещё страшнее. Но тем не менее.

Я в Африке!

Каждую секунду мне хочется себя ущипнуть.

Я в Африке!

Это было мечта с детства. С того самого момента, когда я увидела фильм «Наверное, боги сошли с ума», который был записан на видео кассету бонусом после какого то модного боевика.

С апреля месяца я вела переговоры, согласовывала маршрут, продумывала логистику. С моим неврозом это был стресс на стрессе. Который в сентябре достиг апогея.

И всё получилось.

Я в Африке!

Всё оказалось так, как я и представляла. Только воздух. Я понятия не имела, какой будет воздух. И он оказался совершенно восхитительным. А саванна! Возможно позже я смогу написать об этом чуть более подробно. А пока только детский восторг, который казалось уже невозможно ощутить…

Я в Африке!

Вот есть такая тема – родительские амбиции. Как наслушаешься, так и закапываешься в сомнения и комплексы.

Вот у меня есть сын Тимур, который вдруг захотел играть на пианино. Воображение моментально рисует изящного бледного юношу за огромным роялем на сцене консерватории. И я такая, уже с морщинками, против которых гилауронка бессильна, но всё ещё прекрасная, пускаю скупую слезу глядя на него из зрительного зала. Беда в том, что юноша у меня крупный, смуглый, кудрявый и вряд ли знает, что такое консерватория. Ему просто в кайф играть и всё. Вероятно в будущем барышни будут падать в обморок от восторга, когда он небрежно откидывая от лица свои кудри будет при случае садиться где-нибудь за инструмент, но не более.
А я всё думаю, а может надо чуть надавить? А может музыкальная школа? Сольфеджио? Всё по науки и гаммы каждый день ещё пусть играет. Но подростковый кризис показывает мне кукиш и прозрачно намекает, что если я не хочу отбить у человека желание заниматься музыкой в свое удовольствие и для развития межполушарных связей, от амбиций придется отказаться.

Но жизнь сама дает мне ответы на все мои сомнения.

На днях я водила на футбол Руслана. А там всех не берут. Потому что желающих много, а манеж не резиновый и всем хочется работать с детьми не без способностей. Я это знала и нервничала страшно. С одной стороны терпеть не могу все эти организационные моменты, с другой снова включаются амбиции. Как это так, моего мальчика, можно сказать алмаз, не разглядят? И он разочаруется в жизни и потеряет уверенность в себе… На этом месте те, кто хоть немного знает Руслана, могут искренне расхохотаться. На Месси конечно не тянет, но вот какой нибудь Алан Дзагоев… почему бы и нет? В общем после первого раза сказали, что ничего не понятно, приходите ещё раз в четверг. Второй раз я от волнения даже смотреть на тренировку не могла. Руслан играет в футбол как таковой всего лишь с апреля месяца и это было очень заметно. И вот тренировка закончена и я с ужасом смотрю, как указывая то на одного мальчишку, то на другого тренер говорит «свободен». Остается 10 человек и среди них Руслан. Я уже в полуобмороке. Отбирают ещё шесть и приглашают родителей на краткую беседу и я слышу как им говорят что дети не умеют бегать и нужна ОФП и в таком духе. Остаюсь я и ещё пара родителей. Тренер у которого, видно, мозги уже закипают от усталости, смотрит на Руслана и обращается к мужику рядом со мной «данные отличные, у вас наверное дедушка высокий был?». Я говорю, мол, это мой! мой ребенок!
«Знаете, с футболом у него пока беда. Но вот данные! Поздравляю, мы вас берем!». Без условий, без офп, без испытательного срока.

И я понимаю, что амбиции амбициями, но оно или есть, или нет. Так что если бы Тимуру была предначертана консерватория, он скорее всего и без моего активного участия уже шагал бы в эту сторону, а если Руслану суждено пинать мяч выше чем на любительском уровне, он туда дойдет не смотря на моё сопротивление.

У меня второе лето подряд случается квест «Мария vs осетинское здравоохранение». В прошлом году меня едва не ушатали два лор врача (оба по рекомендациям) совместно с незабываемой медсестрой Моникой и её кукушкой. А первая поликлиника на улице Куйбышева мне уже как родная. При том, что где находится моя московская поликлиника я даже не знаю.

В этом году я пошла дальше и оказалась в КБСП. И хотя со времени моего незабываемого первого посещения этого учреждения прошло 20 лет, до полного ощущения дежавю мне не хватало только красавчика ординатора, чья надежная спина служила бы мне проводником в лабиринте коридоров. Пришлось прорываться самой.

Но, по крайней мере, я узнала, что я красавица, для сорока одного года я подозрительно хорошо сохранилась, а ещё я похожа на учительницу или психолога, который должен оказывать людям поддержку, вместо того, что бы драматизировать свою абсолютно не критичную проблему ?

За три часа, которые я там провела, я увидела минимум четыре драматичные истории, и ещё парочку эпизодов, которые с легкостью можно додумать и развить в сюжет. И поняла, что мой невроз может и не невроз вовсе, а такой вот взгляд на мир и даже топливо для творчества.

Что ж, вдохновение обитает иногда в таких вот странных местах.

P.S. Со мной всё хорошо ??

– А что за фамилия?
– Кабардинская.
– Так ты кабардинка?! Красивая такая! Обожаю ваших…

Совершенно непостижимо, почему в Осетии всегда так ? В каждый приезд ❤️‍?

Продолжение...

С этого момента Марине было показано ходить как можно больше, разрабатывая ногу, которая из-за разреза толком не разгибалась. Чистой сменной одежды под рукой уже не было, так что Зарета взяла ей то, что нашлось в ближайшем магазине — короткие желтые шорты в мелкую розочку и такого же легкомысленного вида футболку. Пижама очень подчеркивала фигуру, и Марина, которой приходилось ходить туда-сюда по больничным коридорам через мужскую часть отделения, внутренне съёживалась под одобрительными взглядами пациентов хирургии и травматологии.

Наступил один из тех летних вечеров, когда закат окрашивает всё в медовые оттенки, внося мягкость в любой, даже самый суровый больничный интерьер. Выходить из палаты Марине не хотелось. С другой стороны, лежать и слушать исповеди бабушки Таужан и разговоры её родных тоже было невыносимо. А из коридора можно было хотя бы спокойно звонить и отвечать своему молодому человеку, которого родители крайне не одобряли.

За таким разговором на лестничной клетке возле палаты Георгий и застал её вечером. Он шел вроде как убедиться, что повязка сухая и после попрощаться и пойти домой. Она его не видела, поглощенная разговором. Стройная, в облегающих желтых шортах, она эмоционально и с упреком говорила что-то в свою красную раскладушку.

Марина со злостью захлопнула трубку и наконец заметила присутствие Георгия.

– Добрый вечер! Всё хорошо? – спросил Георгий.
– Надо же, вы ещё здесь!?
– Ну да, операции, перевязки…
– Странно, я думала, я у вас единственная. Вот видите, следую вашим рекомендациям, хожу. Иначе в таком виде я на люди не высовывалась бы. – улыбаясь ответила Марина.
– Эмм… По моему прекрасный вид!

Пульс у Георгия резко подскочил. Она явно с ним кокетничала и к такой резкой перемене он оказался не готов. Надо было прощаться, разворачиваться и уходить. Но мягкий свет лился в окно и так красиво ложился на желтую ткань пижамы и смуглую кожу, что прежде чем сообразить, что происходит, он сказал:

– У нас из окна ординаторской тоже прекрасный вид. Там Терек… Могу показать?
– Терек? Тот самый, который дик и злобен? Никогда не видела. Ну покажите. – Марина чуть самодовольно улыбнулась и пошла вслед за ним.

В ординаторской не было никого. Три окна были распахнуты, впуская в себя прохладный ветерок и гул реки. Марина присела на подоконник у одного из них и старательно делала вид, что разглядывает пейзаж, который откровенно говоря ничего особенного из себя не представлял. Георгий расположился на другом краю подоконника и мучительно пытался сообразить, зачем он её сюда привел и о чем говорить и что, собственно, делать дальше.

«Он довольно симпатичный. Чуть полноват, но это поправимо. Хирург. Это звучит эффектно. Осетин. Интересно, сильно ли они от наших отличаются? Высокий. В нормальной одежде должен выглядеть отлично. Обувь? Непонятно. Какие-то тапки невнятные. Ещё и шнурок какой-то на шее. Осетины же христиане! Интересно тоже. И телефон. Совсем простой. Но ничего страшного».

Анамнез был собран, вердикт вынесен и в момент, когда пауза рисковала перерасти в неловкую, она обернулась и пристально посмотрев ему в глаза произнесла:

– Расскажите о себе? Я ничего про вас не знаю, кроме того, что вы молодой и перспективный хирург.

Георгий выдохнул и начал рассказывать, сам не понимая, почему речь его вдруг полилась так же легко и равномерно, как гул Терека за окном.

Очень важно не докапываться до себя. В конце концов, буду редактировать и что-то менять, но останавливаться нельзя. Поэтому совсем небольшой отрывок, что бы не застревать.

Продолжение…

От сна на жесткой кушетке у Георгия затекла шея. Он встал, подошел к маленькой раковине в углу кабинета и плеснул в лицо холодную воду. Посмотрел на себя в зеркало. Вид был так себе, но голова наконец была ясная. Надо было просто сделать перевязку и пойти домой.

После пятиминутки Георгий уверенным шагом пошел в палату. Солнце лупило в окна, придавая неказистому помещению нарядный вид. Бабушка Таужан о чем-то тихо перешептывалась со своей дочерью. Зареты в палате не было. Марина спала, а две капельницы исправно вливали в руку и ногу назначенные препараты.

Почему-то ему показалось неуместным её будить, хотя обычно с пациентами он не церемонился. Он сначала для вида покрутил колесико одной капельницы, потом проверил другую. Постоял пару минут, надеясь, что Марина проснется сама. Потом просто присел рядом на одну из табуреток и долго смотрел то на Марину, то на капающий раствор. Она не просыпалась. Так и не сочтя нужным её разбудить, Георгий, прикинув время оставшееся до окончания препаратов, ушел в ординаторскую.

От сна на продавленной кровати и худой больничной подушки у Марины затекла шея. Она с трудом открыла глаза, и слепящий белый свет быстро вернул её в больничную реальность.

– Мама твоя в город вышла. Скоро вернется. И доктор твой приходил, – сообщила ей дочь бабушки Таужан.
– Да? Что нибудь говорил?
– Такой хороший мальчик. А как смотрел на тебя, – подхватила бабушка Таужан.
– Ничего не сказал. Вот зашел, сел рядом и сидел молча, как будто нас здесь и нет. Долго сидел. Мы аж растерялись.

P.S.25✅