Он понимает – мир многоэтажен.
Осталось ждать на третьем этаже,
когда навстречу вынырнут из скважин
те, кто внизу о нем забыл уже.

Ситуацию выяснил из первых рук и, как говорят, «изнутри». С Ниной разговаривал, всё так и есть. Ситуация с мошенниками, в которую она попала – хреновейшая. А сумма, которая повисла на ней – охрененная. Дублирую здесь пост Светланы. Прошу помощи. Моя подруга в беде.
Друзья, моя подруга и одна из лучших, я считаю, поэтесс современности, Нина Савушкина попала в беду. Не так давно у нее умер гражданский муж, к которому она была очень привязана. У Нинки нет никаких родственников. Она очень одинокий человек. Здоровье ее резко ухудшилось. Вместо того, чтобы пойти к нормальным врачам, она попала в западню «медицинского центра». Как она потом призналась друзьям, «со мной говорили там так ласково, обещали помочь». Нинка и растаяла. Тем более, вы знаете эту схему, сначала тебе предлагают что-то бесплатное, какое-то обследование. Потом, ессс-но, находят у тебя всякие проблемы. Потом старательно запугивают и предлагают помощь: чудодейственные капельницы и пр.. Не успеешь оглянуться, как будешь полностью в долгах. Так оно и вышло. Я знала, что есть проблемы, но не знала, что они достигли уже катастрофических размеров и человек может остаться без квартиры. Коллекторы звонят просто постоянно. А работает наша Нина стенографисткой (вымирающая профессия). Нинка никогда не обратилась бы вот так вот за помощью, о том, что ей реально плохо, мы узнали только потому, что она не отвечала на звонки, боялась подходить к телефону.
Близкие друзья сделали все, что могли, собрали сколько могли. Но этого мало. Живет Нинка сейчас на 9 000 в месяц, все остальное отдает ненасытному мед.центру. Друзья мои, кто меня знает, поверьте, Нинка реально гений, а потому человек абсолютно не приспособленный к жизни и крайне доверчивый, она вообще человек не от мира сего. Если у вас есть хоть какая-то возможность, помогите, пожалуйста. Карта сбера привязана к номеру +7 921 928 24 45
Денег на адвоката нам не собрать пока. Да и не поймем, поможет ли. Большая просьба, если вы хотите помочь только советом, воздержитесь от «поучительства» и «ай-ай-ац самавиновата». Нинка, конечно, виновата. Но и мы, ее друзья, тоже. Не смогли уберечь от этих крабов с их клешнями.
Сумма набежала ну очень большая. Однако, я всегда верю в добрых людей и людей сочувствующих, и помогающих.
Давайте поможем любой копейкой.
Заранее благодарю всех!
Спасибо вам. Добро обязательно вернется к вам, умноженное в несколько раз

Вот вам немножко Нинкиных стихов.
НЕБЕСНЫЙ ЛЫЖНИК
1
Наш самолет вознесся, наконец.
Иллюминатор, словно леденец,
расплавился в малиновых лучах,
аэродром качнулся и зачах
и закружился сорванным листом
внизу в потоке воздуха густом.
И мы, с изнанки облака прошив,
глядим, как ослепительно фальшив
знакомый мир с обратной стороны.
В небесной кухне стряпаются сны
из сумрачного теста облаков.
Они преобразуются легко
в любой предпочитаемый фантом.
Их будто выдувает пухлым ртом
младенец, запеленатый внутри
зари и мглы. Сверкают пузыри
и тают в соответствии с игрой.
И облака меняют свой покрой.
И лепит за стеклом летучий дым
то бабочку, то льва с лицом седым,
то памятник неведомо кому,
чьи стопы запечатаны во тьму.
Но почему, фантазию дразня,
по небесам проложена лыжня?
Не лайнер, пролетающий внизу,
похожий на железную слезу
на атмосфере делает надрез,
а человек, что некогда исчез
из жизни, с нею больше не знаком,
за горизонт шагает с рюкзаком.
И снег под ним непрочен и красив…
Вдруг, воздух лыжной палкою пронзив,
он вздрогнет, словно подмигнув спиной…
Что он узрел за рваной пеленой?

2
Что хочет разглядеть он в мутном иле
внезапно приоткрывшейся реки?
Внизу под ним снуют автомобили –
в чешуйках металлических мальки.

Деревья там, как водоросли, вьются,
как ракушки сверкают скаты крыш.
Там водоемов треснувшие блюдца,
фабричных труб заржавленный камыш.

Для тех, кто в нижних плещется озерах
и загорает меж прибрежных трав,
исчезнувшее имя - только шорох.
Порой, случайно голову задрав,

они заметят в облаках рисунок -
бесформенная куртка, капюшон.
Небесный лыжник понаделал лунок
и сверху наблюдает, отрешен.

Какой сентябрь нам выпал в этот год!
Не сразу скажешь, что уже не лето.
Пригорок тёплый августом живёт
или строкой из Нового Завета.

На холм бредёт отяжелелый день,
где три сосны застыли строгой стражей,
и каждая неровность, как ступень,
ломающая идеал пейзажа.

И тихо так, что впору застонать
от совершенства, явленного втуне:
озёрная под светлым небом гладь
и солнце, цвета чищеной латуни.

И ветер тих, и день почти угас.
Уходит в тень пригорок на закате.
И сосны, длинно всматриваясь в нас,
плывут над нами в летней благодати.

Пустынный пляж, где мы с тобой одни.
Шумит волна и йодом пахнет остро.
Идут по кругу отпускные дни
и жить легко, безоблачно и просто.

Всё далеко, за краем облаков:
простая жизнь и неизбежность смерти.
Здесь – только мы. И на миллион шагов
два человека средь песчаной тверди.

День так горяч, что даже раскалён.
Смотри, сколь тонко совершенство лета:
вот облако, в цвет «небелёный лён»,
неспешно тает, проплывая. Где-то

легко, чуть слышно, шелестит тростник
и в полусне качает ветер сосны,
и вечером на волны сердолик
уляжется закатом медоносным.

И будет ночь. И будет тишина.
И будут звёзды плыть над головами.
И будет еле слышная волна
царапать берег и брести за нами…

Перечёркивая дюны,
выйдёшь к морю прямиком.
Золотые сосен струны
чуть гудят под ветерком.

Море шлёпает волною,
небо – сине, как всегда,
и горит над головою
ярко-жёлтая звезда.

Где-то там, вдали, барашком
убегает катерок.
И линялою рубашкой
облаков лежит творог.

Всё как прежде. Всё как надо.
Берег, море и волна.
И почти запанибрата
с солнцем рыжая сосна.

И ты впитываешь воздух,
это море и песок,
трясогузок длиннохвостых
возле кромки прыг-поскок.

И так ясно всё. И больно.
Горизонт предельно чист.
И густеет воздух смольный
так, что даже золотист.

Новость приятная и я, честно, несколько смущён. Как и самим фактом присуждения премии, так и формулировкой: «За стихи и поэмы, отражающие вопросы человеческой жизни и пропагандирующие духовно-нравственные человеческие ценности»… Хочу сказать огромное спасибо Елене Пиетиляйнен, как поэту и редактору, и просто прекрасному человеку, чьими усилиями эта премия мне была присуждена. Спасибо!

Литературный журнал «Север»
7 авг в 16:55
Названы лауреаты литературной премии Главы Республики Карелия имени Г.Р. Державина «Во славу Отечества» 2024 года.
Поэзия — Георгий Чернобровкин (Олонец, Карелия).
Проза — Елена Крюкова (Нижний Новгород) за роман «Лазарет», опубликованный в журнале «Север».
Литература для детей и юношества — Илья Полуницын (Серко), Петрозаводск, — за серию детских книг «Белколесье».
Литературоведение — Александр Рыжов (Оленегорск, Мурманская обл.) — за книгу «Литературные пророки. Они предсказали будущее».
Поздравляем лауреатов и желаем новых творческих свершений!

До середины июля в Сеть могу выходить только иногда. Отпуск, Ладога, лес….

гармонию началом всех начал.
Пусть клёны запрокидывают лица,
чтобы последним днём своим напиться.

Мы перешли последний перевал
и с высоты усталый глаз поймал:
течёт река и бьётся в небе птица.

Течёт река и бьётся в небе птица.
Кленовые шатры – что витражи.
Как жаль, что мир уже не повторится
и что яснее наши рубежи.

Вот две вселенных, слиты воедино,
плывут домой среди кленовых звёзд,
где воздух полон горечью полыни,
и щиплет дрозд рябины горькой гроздь,

и осыпает ягоды на землю:
наверно, так же падает пшеница,
чтобы весною снова возродиться.

И я закату жизни тихо внемлю,
но не желаю с клёнами проститься…
Как времени велеть остановиться?

Как времени велеть остановиться?
И нужно ли? Что замыкает круг:
звенящих птиц на небе вереница
или костры кленовые вокруг?

Летит на землю золотая осыпь
и до зимы ещё бы жить да жить…
Но почему тревожит эта осень
и облаков натянутая нить?

Прозрачен парк и вечер красит красным
дорожки и пустынно средь аллей,
как будто в мире больше нет людей,

как будто все мы прожили напрасно…
Но есть любовь, среди земных путей,
что в мире этом времени сильней.

Что в мире этом времени сильней?
Любовь и свет. Вычитывая небо
по облакам, как список кораблей,
плыви в него и большего не требуй.

Всё просто здесь, на маленькой земле:
и жизнь, и смерть, и клёнов увяданье.
Октябрь листвой купается в золе,
меняя золотое одеянье

на серый холст, и вслед за стариками
скользит дымком среди пустых ветвей
и больше не жалеет своих дней.

На небе свет разлит за облаками.
Он говорит: любовь всего сильней
и не боится ночи и теней.

И не боится ночи и теней
ни тело, ни душа, что истончилась.
Настанет время проливных дождей
и скоро сдастся парк зиме на милость.

И снег пойдёт. Потом пройдёт зима,
потом весну пригонит южный ветер,
растреплется сосулек бахрома,
и лето осень на аллеях встретит.

Замкнётся года животворный круг.
Пройдёт меж клёнов лёгкой тенью жница
и всё опять в природе повторится.

Мы ж – не уйдём. Среди кленовых дуг
нам озаряет молодые лица
земной любви всего одна крупица.

Земной любви всего одна крупица
всё искупает силою своей.
Адам и Ева с листьями кружиться
готовы ветру вслед. И где тут чей

букет уже не разобрать. Уходят
два старика. Зажёг огни фонарь.
И видно как служители поодаль
дежурно собирают инвентарь.

И я во всём и всё во мне. Рассеет
фонарный свет костров последних дым.
Уходит день, ничем не опалим,

лишь листьев дух ещё траву согреет.
Жаль, что для всех, кто любит и любим,
бег времени, увы, неумолим.

Бег времени, увы, неумолим.
Жизнь человека – краткое мгновенье.
Наносит время нам на лица грим,
даруя за морщинами забвенье.

И даже звёзды твёрдою рукой
задёрнет время чёрным покрывалом.
И мирозданье обретёт покой
перед своим, ещё одним началом.

Жестоко время для любви моей.
Течёт река и бьётся в небе птица.
Как времени велеть остановиться?

Что в мире этом времени сильней
и не боится ночи и теней?
Земной любви всего одна крупица.

Прошу простить, длинно ….

A CONREJOUR

Бег времени, увы, неумолим.
Ржавеют клёнов тёплые ладони
и по утрам горчит осенний дым,
и горизонт, что твой пирог слоёный.

И утром удивительно идти
сквозь пятна дыма по аллее длинной:
как будто ты плывёшь не во плоти,
а невесомой тенью голубиной.

И ничего не говорит о том,
что смертен ты, кленовое цветенье,
и впереди зимы преодоленье.

Ты это оставляешь на потом,
но осень обжигает октябрём:
жизнь человека – краткое мгновенье.

Жизнь человека – краткое мгновенье.
Но утренний прекрасен светлый час:
осенних клёнов цветопроявленье –
и жизнь, и смерть, и торжество для нас.

Два старика воркуют недалёко:
прозрачны взгляды, всё предрешено.
Над ними небо чисто и высоко
и близко так, что овеществлено.

Они как дети радуются клёнам
и каждый здесь любима и любим.
И почему наш путь неоспорим:

прекрасно молодым быть и влюблённым.
Но почему жестоко, как на кроны
наносит время нам на лица грим?

Наносит время нам на лица грим.
Проходит всё. Меняются созвездья.
И неужели утром выходным,
за листопадом, вдруг исчезну весь я?

Пусты аллеи. Где-то вдалеке
сгребают листья и в костры взметают.
И тают клёны в дымном молоке
и никуда уже не улетают.

Нет, жизнь, увы, не повторить на бис
и не остановить дерев старенье.
Нам остаётся плавное теченье

простой реки с простым названьем Жизнь.
Она течёт по краюшку вселенной,
даруя за морщинами забвенье.

Даруя за морщинами забвенье,
струится время. Шире нет реки.
Под клёнами плывут единой тенью
навстречу дню, обнявшись, старики.

Она – в венке кленовом, он – с букетом,
и жёлто-рдян размытый силуэт,
дрожащий чуть на воздухе согретом.
Крадётся время любящим во след

и пёстрой лапой обрывает нити
их жизни, и ведёт своей тропой,
чтобы потом укутать темнотой.

Всё прибирает время, горький мытарь:
и каждый лист прожилками прошитый,
и даже звёзды твёрдою рукой.

И даже звёзды твёрдою рукой
два человека так держать могли бы.
Что время им, летящее рекой
и тростнику несущее погибель?

Осенним светом всё осенено.
Печально знать, что жизненную пряжу,
как паутинку, рвёт веретено
и вечность вызывается на стражу.

Стекают краски, клёны стерегут
просторный парк и небо красят алым.
Как нашей жизни бесконечно мало…

Горят костры: покорно листья ждут,
что тень их через несколько минут
задёрнет время чёрным покрывалом.

Задёрнет время чёрным покрывалом
и звёздный дым, и этот яркий день.
Довольствуется осень самым малым,
перенося из света в полутень

полупрозрачных клёнов силуэты.
Как бабочки-пестрянки на ветру
играют листья прямо против света
последнюю осеннюю игру.

И нас закружит время в хороводе,
и мы уйдём вдогонку за листвой.
Два старика бредут к себе домой,

два мотылька дрожат на небосводе…
И клёны вслед им истекут в исходе,
и мирозданье обретёт покой.

И мирозданье обретёт покой,
когда безмолвье стариков обнимет.
Пока же разноцветною дугой
кленовый нимб качается над ними.

Они плывут навстречу дню и свет
вбирает их по капле осторожно,
и чуть звенит растрепанный букет,
ещё вчера, наверно, невозможный.

Но всё вернётся на круги своя:
что нам бояться адового жала?
Тела, возможно, время укатало

и всё слышней над нами лития…
Но день висит на кромке забытья
перед своим, ещё одним началом.

Перед своим ещё одним началом
повремени, мелодия моя.
Ты, осень, и ко мне не опоздала,
обозначая сроки бытия.

И всё светлей становится с годами,
сильней любовь и ярче цвет небес.
Но нашей жизни календарь упрямо
летит всегда со временем вразрез:

то день, как год, то год идёт минутой,
но каждый миг я думаю о ней….
Войти не страшно в хоровод теней,

но пережить любовь однажды утром…
И пониманье горькой пьёшь цикутой:
жестоко время для любви моей.

Жестоко время для любви моей:
на смену дню уже приходит вечер,
стремительнее бег календарей
и осени уже не поперечить.

Но не коснётся времени рука
ни глаз твоих, ни нимба золотого.
Мы бесконечно молоды, пока
мы влюблены. Мир обретает снова