серьезно?

В 1996 году я познакомился с Карло Беллоли – представителем последнего поколения поэтов, непосредственно связанных с итальянским футуризмом. В 1943 году Беллоли создавал то, что полтора десятилетия спустя назовут конкрет- и визуальной поэзией. В том же 1943 году он встретил Ф.-Т. Маринетти, который написал предисловие к его книге "настенных поэм-текстов" (Testi-poemi murali), назвав Беллоли визионером новых форм, "предвосхищающих появление языка коммуникационных сетей". Не знаю, что на тот момент произвело на меня бо́льшее впечатление – осознание того, что я оказался на расстоянии вытянутой руки от героев моей истории литературы или того, что время может "схлопываться", обнажая относительность своих конструкций.

Так или иначе, уже в 1940-е годы Беллоли разрабатывал пространственную поэтику письма – то, над чем в конце 1950-х будут работать Аугусто и Аролдо де Кампосы в Бразилии, Гомрингер в Германии, Поль Де Ври в Бельгии и Сейити Ниикуни в Японии. Так вот, к чему это я – среди прочего, зашла речь об очарованности итальянцев импровизацией, двойственностью их художественных и жизненных установок – момент, который всегда привлекал меня в итальянском футуризме. На что Беллоли ответил вопросом на вопрос: "Как вы думаете, почему в 1943 году мы объявили войну Германии?" Так по ходу дела я узнал, что во второй половине WWII Италия была с Германией в состоянии войны.

читая «Страдания юного Вертера»: литература промеж «да» и «нет», или о материальности нарративных фигур

1. Несчастная любовь Вертера, Шарлотта, и ее муж Альберт — скорее фигуры, чем носители нарративной воли. Шарлотту влечет к Вертеру нарративная нехватка: наслаждение нарратива рождается там, где границы между «я» и «не-я» ставятся под сомнение, а выученные отношения — проверяются на прочность. Вертер — нарративный драйвер, или литературная машина, обремененная телом. Она работает в шизофренической логике: редуцируя тела до фигур, литература оставляет богатые возможности для подмены и удваивания. Все может быть связано со всем: романтический субъект в любом месте отыщет нужную ему фабулу.

2. Вступая в отношения с Вертером, Шарлотта оказывается внутри фармакона. Фармакон — одновременно и лекарство, и яд, но в данном случае не столько вещество, сколько пространственная структура. Фармакон универсален, потому что сами человеческие привязанности универсальны; но не все фармаконы равны между собой. Романтический субъект движим тягой к диссоциации: свое повествование он плетет поперек жизни и смерти, «здесь» и «там». Фармакон Вертера — больше про влечение к смерти, чем про зависимость от Другого. Дело в том, что литературной машине тесно в человеческом теле; ее язык направлен против материальности тела говорящего.

3. Шарлотта и Альберт — только литературные фигуры, но фигуры ли? Основная тема в «Страданиях» — это (со)отношения литературы и тела. Голос автора появляется в конце книги — и намекает, что референт все-таки был: живое тело Шарлотты, сопротивляющееся любой литературной редукции. Романтический текст рождается в теле, но живет поперек тела. Вертер ищет лазейку между «да» и «нет»: будь со мной, даже если ты не со мной; невротическое нарративное удовольствие берет начало в том же самом зазоре.

4. Удовольствие литературы — в том, чтобы быть поперек «да» и «нет», вдоха и выдоха. Текст никогда не состоится без тела; но дело в том, что немного все-таки состоится.

Фуксиевый фосфен в ярко-синей ауре плывёт по глазному дну, представляю что это её монада, след долетающего через тысячи миль касания. Бесконечно длинное тонкое щупальце, как размотанная нейронная цепь. Нить судьбы, вплетённая Норной в событийность, плоть времени.…

Я провалилась в этот стих полностью, выплыла только потому, что сама пишу стих) Это мне Сирил посоветовал в связи с тем, что в том моём стихе тоже есть глазное дно. И вообще переклички некоторые.

ПСАЛОМ 4 (we will cradle you) золотой песок стекает сквозь пальцы далёких рук, золотой песок, промывали водой, состригали с голов, поднимали у ног, извлекали из алых пещер, добывали с глазного дна, потому что была война и считали, что он ничей. потом на земле…

ПСАЛОМ 4
(we will cradle you)

золотой песок стекает сквозь пальцы далёких рук,
золотой песок,
промывали водой, состригали с голов, поднимали у ног,
извлекали из алых пещер,
добывали с глазного дна,
потому что была война
и считали, что он ничей.
потом на земле осталось совсем немного вещей.

Гейде