Давай я расскажу тебе изнанку человека-праздника. Ведь ты был им для меня. Даже совершая попытку самоубийства, я не чувствовала боли. И здесь, увы, не потому что я. А потому что ты.
Нет, мы все знаем с детства, что наркотики это плохо. Просто знаем. И все. Никто на самом деле не может почувствовать, как легко и быстро доза крушит личность. Любая доза. Именно доза управляет человеком, она ведет его за руку, что бы он не говорил, как бы он не старался. Плевать на причины, но есть данность - если человек зависим, он найдет, по чему упороться.

Зависимое поведение не диагностируют и не рассматривают как диагноз до крайних стадий, поэтому среди наркоманов так мало выживших. Паттерн зависимости меняет все. Человек как бы раскалывается надвое - остатки личности и теплое безопасное нечто, манкая бездна анастезии без границ и берегов.

Я не употребляла до встречи с тобой. Конечно, выросшая в притоне, я сталкивалась с реальностью употребления со всех сторон, но личности было много, и я находила в себе силы усмирять свою тягу забыться. Годы работы над собой, чтобы замешивать, но не давать себе спускаться в ад. Дружила с чертями там, где рушились жизни, но считала себя гостем. И ошибалась.

Все там - не случайные визитеры. Но чтобы это понять, мне нужно было встретиться с тобой. Когда умирала мать, я жила на 2 города и спала по часу в сутки на бетонном полу больницы. Тогда я сказала да и дозе, и тебе. А спустя полгода я была готова умереть, только бы не встречаться со своей болью. И, конечно, стала искать анестезию.

Значимая иллюзия - что мы такие когда то. Нет, мы такие навсегда. Идет мой четвертый год чистоты, трезвости и душевного покоя. Но каждый день я стою перед выбором - столкнуться с реальностью или забыться. Каждый день я выбираю, быть ли в той жизни, которая у меня есть или спасти себя ото всех мук разом, закинувшись и забывшись.

Каждый день. Я не скажу, что всегда выберу трезвость. Но я скажу другое.

За нас нельзя умирать. Мы не стоим разрушенных жизней и переломанных судеб, слез и инфарктов. Мы не стоим ни одного усилия, пока сами не прикладываем их. Пока сами не выбираем жизнь, такую, как она есть, чего бы ни стоил этот выбор. А он каждый раз стоит очень многого. Мы каждой клеточкой каждую хренову секунду чувствуем одновременно боль и радость, это сводит с ума в прямом смысле. И только нам подвластно выбирать: болеть и отпускать, радоваться и не очаровываться, выть, но вставать и идти дальше. Пока мы выбираем ад, мы его создаем. Себе и другим.

Но мы в аду не гости. А вот другие ни в чем не виноваты.

Тебе нет дела до людей. Но мне есть. Я каждый день выбираю трезвость, потому что хочу разделить годы с теми, кого люблю. И потому что они то не заслуживают ада.

В мире большого секса есть место и юным блогам!

❤️ свинг и открытые отношения
? кинки и фетиши
❤️ смелые приключения и эксперименты
? тематические знакомства и встречи
❤️ психология секса и мастера эро-практик

Нажав на одну кнопку вы получите подборку каналов на любые настроения и желания ➡️ https://t.me/addlist/SoiK7EqIGc9jNzUy

? Эротика на грани, откровенные фото и возбуждающие рассказы, страсть в каждом слове от юных авторов до олдскульных тематиков... Отличная подборка каналов для ценителей откровенного контента.

На все сразу можно подписаться одним кликом или выбрать каналы, убирая галочки в списке

✅ Посмотреть каналы➡️https://t.me/addlist/SoiK7EqIGc9jNzUy

Обязательно проверьте архив после подписки!

❔Уже есть две папки и не даёт подписаться на третью?
❔Не видно каналы в ленте?
➡️ инструкция, как решить эти проблемы

????? Организатор:
Продвижение блогов «Клуб Нелли», @Julia_Fairy

Telegram

Секс-Каналы

You’ve been invited to add the folder “Секс-Каналы”, which includes 58 chats.

До тебя я ни разу не занималась сексом с мужчиной, который меня хотел.

Да, звучит странно, ведь раз секс был, значит желание присутствовало. Но по факту это было желание занятся сексом с абсолютно любой девушкой. И я приходилась к месту.

Мало того, что мне говорили об этом, по поведению было так же понятно - секс строился по принципу «сунул, вынул, пошел». Тут же куча безгандонщиков, девстевнников и тех, кто не перезванивал следующим утром.

Я видела свою роль в сексе только в ключе получения удовольствия партнером. Предлагала, изучала его тело, эксперементировала. Моих же ощущений не существовало. Я - инструмент.

Ты перевернул мой мир с ног на голову вопросом, какие позы мне больше всего нравятся. Мне было безумно приятно, что тебе интересно. И, конечно, вкус у нас оказался схож.

Ты делился фантазиями и слушал мои, и было так горячо, что от пары сообщений я заливалась румянцем.

Ты целовал меня, и по телу прокатывалась волна жара. Как будто я вынырнула из под ледяной корки, и теперь обнажена к каждому твоему прикосновению.

Ты обнимал и гладил мои плечи, руки, живот, и мне нравился восторг, с которым ты смотрел на мое тело.

В наш первый раз не было неловкости и смущения, но было нетерпение и наслаждение. Я чувствовала, что тебе важно, как реагирует мое тело, и с жадностью ловила все твои реакции. Мне нравилось ласкать тебя, и нравилось, что ты перехватываешь инициативу. Мне нравилось смотреть на тебя, и то, что ты тоже на меня смотришь. Все было легко, все было естественно и вместе с тем так долгожданно.

«Дорвалась» - сказал ты, и был чертовски прав. Я посмотрела на секс с другой стороны, я по-настоящему получила удовольствие. Я не только действовала, но ощущала и реагировала.

Оказалось, что наш секс очень сложно забыть. Сложно вернуться в прежнюю норму и обслуживать партнера со всей возможной увлеченностью. Как и сложно привлечь мужчину, который мне интересен, так, чтобы он меня захотел.

Греет только то, что на Земле 7 миллиардов людей. Может быть с кем то из них у нас случится подобное притяжение - ему понравлюсь я, а мне он. И он, в отличии от тебя, не будет психопатом.

Однажды я сравнила его душу с замком. Крепостная стена, ров, узкие бойницы - все для того, чтобы незваные гости не оказывались внутри. Там, где маленький мальчик на лужайке запускает воздушного змея. Там, где юный рыцарь просит руки у дамы сердца. Там, где отец по ночам встает к заболевшему ребенку. Там, где в лучах заката купается черный кот.

Я умела слиться с толпой, чтобы по шаткому мостику дойти до контрольных ворот. Я часами бродила у ограды, выискивая лазейки. Прыгала, карабкалась, срывалась, попадалась охранникам. Начинала сначала. Ломала ногти, разбивала колени. Отступала, чтобы отдышаться, и возвращалась снова.

Я знала периметр этих стен лучше, чем любую гоночную трассу. Прикасалась подушечками пальцев к холодным камням, гладила, уговаривала пустить внутрь. Иногда камни отступали под моим неистовым натиском буквально на шаг, но я считала это своей личной победой. Я пережила у этой стены зной и вьюгу. Я нашла все возможные входы. Я даже места знаю, где с окрестных холмов стена кажется ниже. За ней видно горную реку с ревущим водопадом, и свет в окнах верхних этажей.

В этих местах у стены я посадила пионы, красные, как капли моей крови. Живое напоминание о цене, которую я платила за иллюзию близости.

Первые цветы, которые я подарила мужчине. Четное число. Хоронить надежды надо уметь. И надо уметь делать это красиво.

Он помнит, как мы грелись друг о друга под дождем, как я прижималась к нему, а в моих глазах было что то такое, что ему стало очевидно - он есть в моем мире, и теперь не изменить этого простым «пока», ничем это уже не изменить.

Он думал, что мне не бывает больно. Он, видевший все мои шрамы, татуировки и проколы, предпочел думать, что мне никогда не больно. То ли поверил глупости, то ли так правда проще. Не учел он, как и ты, только одного - боль мой родной демон, я кормлю его с руки, он языком гладит мои ладони, греет пальцы и шепчет «Ты жива» утробным тяжелым голосом.

Сказать ему «я тебя люблю» было просто. Уже знала, когда увижу его в последний раз, и что боль никогда меня не убьет, я знала тоже. Благодаря тебе я не боюсь быть слабой. Моя слабость - иллюзия. А за ней девочка, которая кормит демона с руки.

Он есть в моем мире и сейчас. Но ему, как и всем, кто делал мне больно, лучше было бы, если бы я умела забывать. Я не умею. И с удовольствием скормлю его жизнь своему демону.

Он просыпается и помнит, каждую секунду помнит меня. Каждое прикосновение, каждое слово. Зря он не сказал мне это «пока», может тогда и мог быть шанс не вздрагивать каждый раз, когда воспоминания о нас пронзают позвоночник. Он то наивный думал, что я уйду со своим демоном, но нет - каждый день он возвращается к нему голодным, ломает ребра, гладит по затылку и говорит, что ему не больно, еще не больно. Со временем будет больнее, чем дальше я, тем голоднее будет демон.

Обратная сторона моей чувственности - умение проживать. А когда мне нечем кормить своего демона, он придет к тем, кто был причиной моей боли. И будет выжирать их до основания. Потому что, в отличии от меня, они не подружились со своими демонами, и охранять их некому.

Мне то не больно, но о других я ничего не говорила.

Мы сидим на крохотной кухне с одним окном, ведущим на пожарную лестницу. Тянет гарью, протухшей китайской едой и плотной влажностью реки. Я считаю поезда метро, прошедшие по мосту, и раздражаюсь, если брань или сирены служб помощи мешают подсчетам. Мне нужно на чем то сосредоточиться, пока весь мир сходит с ума, даже если точка сосредоточения - поезда метро.

⁃ Сколько тебе лет? - он пьет пиво прямо из банки, жадными глотками пустынного странника, дорвавшегося до живительной влаги
⁃ Забыла - говорю я.

Все мои ответы односложны и максимально расплывчаты. Я представляюсь полу-именем полу-прозвищем, которое не говорит ничего о моем гендере, национальности или возрасте. Просто крохотный якорь мнимой социальности, пульсирующий маркер на карте. Никто не сомневается, что я местная, и я отказываюсь понимать, как это работает. Я как бы вросла в ветер, слилась с дождем, витаю в воздухе.

⁃ Ты скоро уедешь, да? Оставишь меня здесь, отберешь эту жизнь, как и у многих до меня и у многих после? - его речь, отрывистая и звонкая, звучит автоматной очередью. Я смотрю ему в глаза, не отводя взгляд, бережно сохраняя в памяти все, что каждый день меня окружает. Вешая ярлык адреса, убирая в коробку и забрасывая подальше в чертоги памяти. Не жалеть. Не оглядываться.
⁃ Не знаю.

В кармане рюкзака билет. LGA, 10:50 AM. Завтра. Даже сегодня.

Я пришла в его жизнь, чтобы однажды уйти. Можно страстно хотеть, чтобы время замерло, но правда в том, что времени плевать на наши желания. Так устроен мир, я лишь соблюдаю закон.

Я не оставила обратного адреса. Мобильный отключен. Почтовый ящик удален.
Осталась одна фотография. Я показывала ему, как красив вид на реку, если поднять глаза от тротуара и достать сердце из бездонной бочки пустых переживаний. Сфотографировала, смеясь, сказала «фор майнд», что в моем английском означало «на память».

Через 3 дня он попадет во все газеты, совершив дерзкое самоубийство. В его навсегда открытых глазах будут отражаться опоры моста и небоскребы, все то, от чего я не могла отвести взгляда. Самое прекрасное зрелище на земле.

Позвонить бы его родителям, сказать, что мне жаль. Но мне надоело врать, а правда в том, что он был мертв задолго до нашей встречи. Выжженный, испещренный шрамами, он забыл все, что давало ему жизнь, смирился, покорился, проиграл. Он существовал во имя своих божеств - работы, женщин, одобрения. Нес их на знаменах, отдавал последнее и самое ценное - время. Он мнил себя цельным и ярким, но забывал, что мы все - частички большого потока, существующего вне нашего управления. Он хотел, чтобы я осталась. А я ушла.

Его убило не мое решение. Он умер сам, давным давно, когда поменял умение чувствовать на иллюзию контроля.

Помимо наркопритона, в моем детстве было много радостей.

Пробовали играть в прятки в кромешной тьме? А съесть с куста огромный помидор? Или пережидать ливень под вишней, аккуратно поедая ее, не отрывая черенков, чтобы не намочило мокрыми холодными каплями?

В 7 сет я ездила на огромном велосипеде с рамой, в 10 выхаживала ежика и открыла свой небольшой бизнес по продаже кураги. Сама собирала абрикосы (только спелые), лущила их, сушила на палящем солнце, строила отпугиватели ворон и ос. И продавала в мешочках из газет. Пила сырую воду из колонки, ела кукурузу, которую только что вытащили из чана и выхаживала нутрий в пруду. Дед их спас от карьерного дауншифтинга. Шапки, если по-русски.

Мы караулили огород и жгли костры, а после спали в поле. Шныряли с дедушкой по заброшенным шахтам и сдавали бутылки. Покупали с мамой мороженное «плодово-ягодное», и всегда брали ей с шоколадом и мне без него. И садились на траву у Кальмиуса, и говорили о том, как здесь было, когда росла она.

Бабушка учила топить печь и варить чаи от хворей. Я собирала смородиновые листья и готовила ароматный напиток к дедушкиному приходу домой. А вечером мы садились лузгать семечки, я засматривалась на пируэты летучих мышей и забывала про курагу. Так что листы я стаскивала в сарай уже темной темной ночью.

Я села на гвоздь (бедро насквозь) и порвала ногу своей же колючей проволокой так, что срослось со шрамом. Я провалилась соседу в крышу летней кухни и потом месяц ее перекрывала. Я стреляла из рогатки по пацанам, которые дразнили нас с сестрой и сажала подснежники.

В том мире заклинание «только матери не говори» всегда встречалось «конечно, зачем волновать ее понапрасну». И первые туфли на каблуках купила мне бабушка. И дед показал, как открыть форточку снаружи. Всю ночь носиться по дворам, есть из костра печеную картошку, закусывая тем самым помидором и запивая водой с колонки - все это мое, родное, нежно любимое.

Когда мне было 16, дедушка умер. Я не могла присутствовать на похоронах, и не могла выносить поминки в нашем доме. Мой друг взял меня за руку и повел на пруд, где жили выдры. Потом тоже был костер, картошка и сон на брезенте в поле. Но проснулась совсем другая я.

Я заставила маму купить билеты на ближайшую дату, и провожать нас пошел тот самый друг. Мы прощались в тамбуре, и я рыдала, как не рыдала ни разу до этого, будто грудная клетка разломилась и боль топит все. Он догадался, что я больше не приеду. Одиннадцать лет моей жизни от трех месяцев до полугода я жила там, изучала обе школьные программы и вообще не понимала, почему это называется «другая страна», а нам надо проходить таможню. Я была будто из разлома между тем и этим, своими и своими.

Больше я не приезжала. Реанимация, две недели комы, долгое восстановление. Но главное было - боль, которая меня изменила. Заставила бояться, пытаться забыть, взрослеть так резко, чтобы неважными стали картошка и помидоры.

В тайне я верила, что так будет не всегда. Что я привезу туда маму и мужа, что схожу на могилу к деду и найду того друга Витю. Попью из колонки и обрежу розы. Ведь их дед специально сажал под окном кухни, чтобы бабушка любовалась, когда готовит ему ужин. А обрезали их только я и он. Кто же их обрежет, если я не буду смелой?

Мама тяжело болела и умерла 3 года назад. Бабушка пережила ее на пару месяцев. Стало почти некого везти, да и не к кому. А в конце февраля стало некуда. Физически.

Опять раскололся мир по чьей то там воле, ради благ и выгод. И опять я провалилась в черную дыру боли. За своих. За себя.

Девочка с Донбасса с красным паспортом и разорванной грудной клеткой. Девочка, которая говорила на трех языках, да сейчас не может не понять. Вопли отчаяния одинаковы на всех языках мира, как и слезы людей, потерявших родных. Поверьте мне и никогда не проверяйте.

Интересно наблюдать, как мы взрослеем в ситуации. Вот делала я картинки выше в 2019м, свалив из Москвы на Бали с чемоданом личных переживаний и беговыми кроссовками. Я не могла спать, много пила, почти не ела, тренировалась, бегала, фотографировала и тоннами читала. Ребята, к которым я формально упала на хвост, покупая билеты, серфили, я встречала их с лайн-апа вкусным кофе, мы ходили обедать в потрясающую крохотную кафешку, и потом возвращались на океан. Тогда я съездила на Яву и Нуса-Пениду, встретила рассвет на вулкане, выдала замуж свекровь, дважды слетала в США, и даже улетела из Ла-Гвардии (до сих пор считаю, что это лучший взлет в мире по картинке в иллюминаторе). А потом ебанул ковид. И пришлось взрослеть.

В 2018 заболела моя мама. Рак поджелудочной, 4я стадия. Я работала в Москве, в компании без формальной удаленки, а мама переезжать ко мне отказалась. И я 9 месяцев жила в самолетах. На химию к маме, на встречу в Москву, на стакан пива в Бельгию. Я начала спать по часу в сутки, в остальное время работать, параллельно читая вслух детские книги, сидя в отделении для тяжелых на каталке из морга и болтая ногами. До середины 2019 было так, а потом - океаны. Это сложно - твоя система координат рушится, ты резко теряешь прошлые ориентиры, и погружаешься в лимб. У тебя больше нет семьи. И нет дома. Нет идентичной изначальности вне событий, которые ты пытаешься выбирать. Какое бы ни было детство - именно оно есть старт отсчета. И в тот момент я ощутила разрыв с той собой, что была с корнями - тихо тихо закрылась дверь. А "некоторые двери закрыты по весьма хорошим причинам" (с) Нил Гейман.

В 2020 мы взрослели все. Я под автоматами росгвардейцев, проверяющих, правда ли мой подъезд может идти за батоном в пятерочку вот в это самое время. Я бегала по набережным Москвы в 4 утра, и это было лучшее, что я делала для своего ума и своего тела. Остальное время я работала как сумасшедшая и боялась, что больше не увижу ничего, кроме шикарного клена, росшего под окном нашей уютной квартиры. Потом я сломала спину, и бег пришлось оставить. Потом пришлось оставить алкоголь. И посмотреть в лицо этому взрослению - да, жизнь забрала у меня почти все и всех, кого я любила. Но не всех. И не все.

stay strong как мантра ребенка дополнилась be allright как мантрой взрослого, который во имя продолжения жизни должен найти путь самовыражения. Если ребенок - творец экзистенциальности, то взрослый - директор по ресурсам. И без обоих не получается путь.

Я до сих пор чувствую себя несчастной, доматывая галерею айфона до 2018. Там океан, который я может быть больше не увижу. Но я чувствую себя счастливой каждый вечер каждого дня, когда мой взрослый говорит моему ребенку "я найду возможность, если ты продолжишь верить".

Мир меняется. Мы можем только искать в нем новые возможности реализации желаний. И верить в то, что найдем.