Пропедевтика. 35.

Государство есть не продукт противоречия классов, ибо оно возникло после их становления, значит, оно есть лишь следствие противоречия классов. Впрочем, вернее было бы отметить, что первоначально государство возникло лишь как первородное средство самооправдание, ибо подчинение себе иных Людей невообразимо высоко поднимает Человека в контексте его значимости, то есть придает ему колоссальный смысл жизни. Противоречие же меж изначально социально-равными, но биологически, разумеется, неравными Людьми возникает именно вследствие возникновения государства. Утверждать, что классы первичнее государства — вздор, ибо плоды угнетения не могут быть первичнее самого угнетения.

Карманная книжка. 35.

Снился поезд и как бы Н. Я. (не та, что в жизни, но скорее тот давнишний образ). Приятный сон, без хуйни. Понял, что зацикленность моя — продукт неуверенности в себе, принципиальной. С этим надо работать.

Пропедевтика. 34.

Разумеется, текст герменевтичен. Его восприятие базируется на заведомом настроении личности, сформированных комплексах убеждений. Так, Ленин понимал труды Маркса радикально-революционно, а Плеханов — реформистки. То есть, возможно, конечно, что Плеханов или Ленин (скорее первый, судя по скрупулезному изучению Лениным текстов Маркса, Энгельса, Каутского и проч., и проч. (впрочем, может и Ленин, исходя из настаивания на социалистической революции в стране со слабыми капиталистическими основами (хотя, думаю, здесь немаловажно и гиперболизированное устремление его к власти))) не поняли в полном объеме, не восприняли, вернее сказать, учение Маркса. Впрочем, возможно, что само противоречие заключено в этом и прочих (например, христианство) учениях. К тому же, известно, что слова Маркса: «Религия есть опиум народа (Opium des Volkes)» были переиначены в советской антирелигиозной кампании так: «Религия есть опиум для народа (für Volk)». Вкупе с «рабоче-крестьянской» концепцией социалистической революции, это выступает за то, что Ленин вольно-по-своему трактовал тексты классиков. Как, впрочем, и я, эгоистичная экзистенция, трактую его работы, вернее, критикую те же убеждения, исходя из которых Человек критикует, воспринимает те комплексы убеждений, сформированных обширно! Бытие определило сознание, сознание определило бытие, сознание определило сознание, а бытие — бытие. Все это суть сложные процессы формирования личности и ее работы по преобразованию мира, имеющие, безусловно, характер самооправдания и самоутверждения. Познание в осознании непознанности — уже есть познанность.

Карманная книжка. 34.

Никак не могу вспомнить вчерашний сон, поскольку не записал его сразу — с самого утра о работе озаботился (зря, глупо). Сегодня же снилась какая-то гачи-борьба: голые мужики боролись, я участвовал. Было противно, но интересно, как в бане. Думаю, это оттого, что я сейчас часто смотрю Мэддисона, а там не редки шутки о геях. Помимо этого, я загоняюсь о том, гей ли я. Мысли о том, чтобы отсосать или быть выебанным, приходят, но подобно тому, как думаешь об убийстве или соитии с матерью — с ужасом. Я их отгоняю, но сам факт их прихода и волнение, вызываемое ими, тревожат, и я снова начинаю думать о них, чтобы вновь убедиться в их непристойности для меня. Затем я снова беспокоюсь от самого их наличия — и опять сначала. Это губительная, бесплодная рефлексия, от нее трудно избавиться. Все прямо по Кьеркегору. Надо как-то бороться с этим, но я пока не знаю, как. Порой удается утвердиться, но затем снова возникает какая-то дурная мысль — и сначала. Я перестаю понимать сам себя, какие-то даже предельно далекие, случайные вещи волнуют: книги, дети, что-то вообще не сексуальное. Возможно, я перестаю понимать, что значит сексуальность. Испытываю некоторую расслабленность и симпатию — и тут же ее сексуализирую. Я озабочен этим, в смысле, это тревожит меня весьма. Я пытаюсь понять, что прет из бессознательного, пытаюсь рассмотреть это, но не понимаю — приходится гадать. Возможно, стоит остановиться и искренне, подобно тому, как я размышлял о зависти на Алтае, подумать об этом, свести нравственность и чувственность, понять себя в очередной раз.

Оранжевая тетрадь. 38.

Зачем жизнь, время, смерть? Толстой в дневниках пишет, дескать, для моего блага, для моей свободы, для проявления Его воли во мне. Зачем же тогда смерть? Ведь она, по мнению Толстого, освобождает, даруя еще большее благо. Не для Суда же мы живём.
Подумал: есть только эта, нынешняя, настоящая жизнь — и в ней, прямо сейчас уже настали и Царствие Божие, и ад. Стало быть, есть и те, кто стяжал первое, кто живёт по Закону свободы (Божию), по любви; есть и те, кто измучился жизнью, кто болеет ей. Почему? За что?
Будет ли всё это повторяться вечно? Или кончится в несколько десятилетий навсегда?
Я ничего не знаю.

Оранжевая тетрадь. 37.

В уме всегда какой-то смутный образ цельной жизни, в пределах которой горести преодолеваются радостями, и сил хватает на всё должное, красивое, приятное. Более того, эта жизнь будто бы пронизана смыслом, благим и возвышающим.
Но жить так не выходит — я очень стараюсь, но никак не выходит. То ли беру на себя, как дров в охапку, слишком много, и все дела сыпятся в пыль, и снова приходится припадать к земле, чтобы собраться — ведь ничего нельзя оставить, ничем нельзя пренебречь. То ли в руках нет нужной силы, то ли в мыслях — нужной ясности.
Что-то удастся, настанет вечер, оглядишься — и столь ещё многое предстоит, и столь многое уже было сделано глупо, слабо, зло. И главный враг, единственный виновный во всём — я сам.
Затем придёт утро, и к тому прибавится это — а болезненно мглистый призрак правильной и хорошей жизни сохранит свою нетронутую недостижимость.
Но следует ли учиться у этой муки унынию? Тогда уж лучше сразу повязать шнурок на люстру.
Нет. Ежели любишь жизнь — учись у этой муки смирению и стойкости. Учись начинать сначала. Учись совершать должное без надежды довершить его. Учись всегда продолжать это.

Будний диптих

Я и не знал
Что можно так любить женщину
Что я люблю тебя так
Что каждое слово
Во сне или явное
Каждое твое слово
Я ловлю, как последнюю воду
Как солнце зимой
Как птицу
Как кошку на подоконнике
Как градусник
Как собственного ребенка.
Я и не знал
Что можно так любить женщину
Так въедливо
Наизнанку
Навсегда —
Если ты оказалась бы
Рядом
Сейчас
Я бы не выдержал
И мир бы, наверное, тоже:
Все сгорело бы
Сгинуло
Потому что
Жизнь
Не выносит такой красоты.

Я сижу в сортире
Со штанами наизнанку
Судорогой смяло живот —
Чуть не обосрался и
Вот,
Облегчившись, слушаю шарманку
Со столом заказов песен.
Мой мир тесен:
Стенка, дверь, замок, бумага
И бутылка с холодной водой
Чтобы подмыться —
У меня геморрой.
Ничего красивого
Ничего вечного
Ничего сильного
Ничего нежного.
Только музыка играет —
И я вспоминаю море
Метро эльфийской столицы
Парки ее островов
И бежевый плащ
И шляпку
И то, как мы курили в беседке
Под флагом с крестом.
Нужно подтираться и снова идти на работу.

19-25. 07. 2024 г.

Озеро

Я поднимался к Богу
На Сон-Куль
Там просторно
Холодно
Нагажено
Прекрасно.
Я поднимался к Богу
Дома
В дороге
Во сне
Не зная пути
Не видя Степи.
Но на Сон-Куле
Я, кажется,
Приподнялся до Тебя.

18-20. 08. 2024

Это никогда не кончится

Ебаный Селигер
И небесный СССР
Холодный квас на усах
У тех разруха в умах
Холодец и труп —
Жених Иван
До Марьи приехал.

На Манежной пальмы
Юбчонки на Чистых
И клад на Ордынке.
Приехал весь в дырках
Красивый у вас городишко
Это за Бахмут, малышка
Это за Суджу
Это за Курск
Я скоро взорвусь.

Насрал под себя
Выпил вина
Крошится стена
Одна родила.
План и хип-хоп
Плен и гоп-стоп
Тебя выебут в рот
Его выебут в жопу
Выберемся на природу
Половим бабочек
Пошепчем сказочек.

Был бедный-несчастный
Был другом
Другим был —
Перестал.
А Селигер
И пина колада
А Селигер
Всего было мало
А Селигер
Ебучий Селигер
Сучий Селигер
Блядский Селигер
Продолжался.

1. 1. 2024 г.

Двадцать шестой июнь

Играется Москва смешным дождем:
За башней, глянь — притворная улыбка.
А завтра? Мы, наверное, умрем;
И чай остыл, и распоролась нитка.

1. 1. 2024 г.