ПЕММИКАН (IV) Двойник в надречье, полном суггестивного пессимизма, где войне придается значение чрезвычайного волеизъявления суверена (слово «диктатор» используют лишь рохли – слабохарактерные противники «сей людоедской философии» – так они говорят), словно почувствовав себя одним из властителей дум при дворе Александра I, одним из неслучившихся «аристократов на фонаре» говорит своему визави, словно Жан-Жаку Руссо: «Ты псих! Вот даже твои волосы говорят за себя, псих. Не думаю, но знаю, нужно создать в крупных городах отряды обороны для неадекватных (наркотики, алкоголь, белка, психо и т.п.), чтобы очень быстро приезжали с транквилизируюшим ружьём, успокаивали и увозили, пока не начудили, а там уже решать, что делать. Столько неадекватов развелось. Создаётся впечатление, что во всех российских психушках периодически проводятся месячники открытых дверей на постоянной основе, либо все эти заведения позакрывали, и психов распустили на самовыгул. Они, как говорил в таком случае один представитель богемного скоморошества, "видимо, входят не в ту дверь". Дверь эта как проход между двумя зараженными буйством соснами в страшном лесу. Идут-бредут, никто их не ловит, ещё коры пообрывают, книжечек наделают. Мне недавно прелюбопытное видео прислали: сотрудник, начал с ноги бить! Дебил, просто зачем? Другой – красавчик, просто обезвредил, максимально не нанося травмы. Нужно было следовать регламенту, обезвредить сразу, во избежание травм окружающим. Сталина на таких нет. Раньше боялись такое открыто – разглогольствовать. Теперь каждый псих расписывает как это круто, то извращение, что он делает. Гляжу на тебя и думаю: "демократии" в виде таблеток не хватит, нужно резать заразу и действовать жестко, всех психопатов в свои гнезда; сброд, псин – к стенке. За самогон стреляли! О, черти, иду резать! Мы доживем, и при нас скажут комплимент участковым режимам. Мы – масса с булавой. Автор, у тебя бред в репе, ты из тех у кого не развиты человеческие качества, таким только место в палате номер семь. "Бывают психи разные и буйные и грязные..." Что может оставаться в головах с деревянными лбами – ничего! Последовательно: лечись, страдай, умирай, чтобы воскресли у тебя человеческие качества, бездушный деревянный ЛОБ! И больше не возникай, ты не интересен...Чуть что, расстелю около баров по субботам. Оравой всех очистим, мы – белозубы, это и есть психология масс». Так просто этот голос не выщелушишь, так просто не предашься радостно-дикому существованию благочестивого анохорета или смиренного рыбаря – здесь дестабилизирующе стрекочет машина войны, скромно направленная на борьбу с внутренним врагом, с инаковыми талантами, способными профетически пересобирать речь в пророческую глоссалолическую сечу (масштабов «Битвы Александра» Альтдорфера). Автор глядись – любопытный случай пульсации в зеркале, превратившейся в голос, нагноение микромира в хрупком. Машина как внешнее проявление использует суды, полицию, тюремщиков, психиатров, липовых экспертов, зубоскальных поэтов и одержимых пневматиков. Эти существа помечены Автором как водобоязненные, внедрённые в земной порядок, при том что, как мы знаем, они не брезгают истязать водой других, в больницах снова процветает водная терапия: 10-12 часов в ванне или обматывание мокрыми простынями. Таласса! Талассаа! Автор ожесточенно думает и временем тем испужного сомнения колыхается в лодке под неуютным небом в ночи. Медово-муравный лик луны заслоняют тучи, которые автор охарактеризовывает как хриплые. Начинается дождь. Капли – ощупью лба – тяжелые и будто хмельные. Автор думает, что теперь ему не выбраться на берег. Снесёт волнами? Или захлебнётся как маленький волк в усадебной бочке-ловушке? Или голос Двойника уйдёт в инфернальные восвояси, и можно передохнуть в шторм? Или голос Двойника напитается ливнево-линейной влагой и разбухнет, жутким хлыстом будет хлестать в пандан дождю? Где долгожданный пьяный корабль поэтов, который спасёт его, растерёт его жиром и спиртом? Некто самарянин «перевязал ему раны, возливая масло и вино». Здесь дружат трюмами, а не домами. Поэтами гниёт мир, но эти поэты ещё ничего.

Насколько я понимаю, "Гениальные воры: о смысле и значении плагиата" Арно Шмидта (пер. Александр К. Мехов/А. Филиппов-Чехов) – это один из знаменитых радиодиалогов-эссе 1960х, для которых Шмидт придумал стилистику "разговоров в библиотеке". А возможно, это черновой диалог-эссе, не увидевший свет, но помещённый в архив Фонда Арно Шмидта. Так как оригинальное название не написано и нигде не указаны даже примерные годы завершения, то для меня это остаётся тайной.

Поделюсь кратким изложением. Шмидт делит плагиаторов на пять видов (хоть и считает плагиаторами только пятый):

1. Те, кто являются частью родословного древа: в высшей степени благородные и, в качестве выразителей противоположного мировоззрения, имеют право на существование. Оправдания: не нужны.

2. Чужаки-подражатели или Зачарованные: ибо даже среди активно пишущих есть хорошие читатели – над которыми чтение порой берёт верх – причём как в плохом, так и в хорошем смысле. Оправдания: безмерная любовь, признание своего места.

3. Использующие: это, по сути своей, люди без фантазии – те авторы, что не верят в собственный талант; те, которым трудно придумать фабулу, не говоря уж о действующих механизмах. Оправдания: раннее творческое иссыхание, невротическая спешка.

4. Перерабатывающие: те, кто не делает ничего, только переписывает оформленный кем-то другим материал, отчасти – заново. Оправдания: необходимость заработка, чувство стыда.

5. Коварные: те, у кого воровство уже дословно, то есть очевидно и представляет собой бесстыдное=многостраничное списывание. Оправдания: ни одного.

Шмидт не делает абстрактных заявлений, в которых призывает игнорировать что-то или доверять мнению экспертов, так как критики сами бывают слепы. Его разделение прежде всего утверждает необходимость чтения вширь, так как случаи опознаются только при сравнении. Сам диалог полон оживляющих мини-отступлений, которые абсолютно незначимы для понимания творчества Шмидта. Но сборник таких вещей я бы с радостью приобрёл, Шмидт в 60х (?) стал намного проницательнее.

Поучаствовал в подкасте https://vk.com/wall-225619421_37

VK

Пермская Вещь. Запись со стены.

***📜*** А вот и новый выпуск с писателем, поэтом и главным редактором художественного журнала «Хижа» — Вла... Смотрите полностью ВКонтакте.

Владимир Бекмеметьев

Глашатай

И на спор фосфор поглощать, на торс
глазея глашатая, болтающегося на качели,
как рыбь в садке печальном

неподалё кости от кромки крох,
не подаём внаём, ломоть долблёный в лодку,
плыть погодь: он выпил Стикс – икота иногда
рыбачить на краю,

где истязающе враждебные кустарники –
пройду и не поранюсь, и ахово не проронюсь –
пульсирующее зарево воззрений таково,
что куст сгорает реформатством дланей,
и кровь пугливой ланью –
дерзает

живуще и визжаще

ребенок дефективный на этой территории –
рот мха, и действий неумелых длань – даже
нелабораторно, покорно кожей пей письма
консервативные инстинкты, длань дрожит,
вариативность ледяная вод горит наоборот,
и я, кустарник в мышцах из репья, несу себя,
как нищий перегибщик, изьяв из мухобойни
четверицу и один большой.

И на спор фосфор приглашать
к броне из камыша – горящесть
супротив орудий брани полужёлтых,
Бог ранен Стен, я-как-сегмент
изголодавшийся болтаюсь,
антиглашатай –
заветно светоносная блесна,
близка в ладони флюгеру

(фигуриста)
((миг микродребезжит))

к страданию в кармане

приглашать
антиглашатая, лазутчика:
спешенное дыхание, скрытное, через нос
в эпоху акустической лжи режим сбережения
голосовых условностей

вороша, шурша, листопадно,
прося прощения за неудобства прожигателя,
до седого просеивания дробя басни,
до состояния зооморфных междометий,
налипающих на воротник овечек—омофоров,

во избежание избытка диодной изобильности
куст сгорает в нутре техники или в щекотливом тенте
«хихикающая ладонь» и переносится как светоносец
к игральным костям жуков—пустынников,
оставивших увлекательные развлечения
кожухов, ради отрады помысловой засады,
созерцающих возникающие
из чернильного линь—облака
образы как бы вместо своих тел

плохизну бездонной лунки среди стылых массивов стен,
родничок, червящийся в чернильный сачок из облака,
превращающий в гнилище необъятные хляби естеств
истории

кишение своры местных диалектов,
неадекватных в княжеской вертикали согласия,
деактивация разнобойного диодизма идиом:
разбойник переводим на лист абрисовый
с галловой клавиатурой, логовом гнилища,
трепеща, отмахиваясь от огнища,
лодка возвращает реку,
репьи, слипшиеся одиночки, структурно
в волокитной, волокнистой слюне редактуры,
в генеративном бульоне вздора,
в генеративной утробе – кишение
большой флоры – одышливые дерева

в кармане страдание мифа:

Бог Стен заботится о неоспоримой столице пейзажного сита –
безвариантая скорбь отверстия, разваристый антиглаз, антиглашатай,
тигром сжигающий ночь, частью пепельно, частью огненно,
восседающий на кусте из ладоней, гееннит—блазнит—полонит
спелый—всецелый

соизмеримо пучине производится макет незыблемого судёнышка
в большой корабельной утробе, измысливается брат спеленатый –

феномен потери

P.S.
обвеянный объект обетованный,
безмолвный, есть скополамин?
расстрел ума, аминь, и близлежащих территорий
– ретардация,
атаково цеди, скажи что хочешь укусить, прислушиваясь
к элефантовой груди
иль фолиантовой,
или фаянсовой –
ответить махом

мифический неряха
танцует
на просторном ланге

в роскоши пустой славы,
в залифтованном люмпенском замке
что ответить малому мифическому экземпляру щенка—неоната?
на просторной поляне ладони, удерживая в уме коленно—проторенный снег,
на паперти сколько пар новых щеглов—вездеходов?
никак шутка? нет

времени нет на тектоническую темпоральность,
продуктивности стыка –
нет,
что ответить
нищенке через щель для подачи монет?

в рыхлости киоскёрских секретов
горит костёр из костей археоптерикса.
#выбор_Кирилла_Азерного

И снова-снова dlc к "Lusus Naturae".

"Дичная" (и "хижная") лепетания, лесистая карта дыхания Дедочки и Диночки.

Руслан Комадей. ДИЧЬ: ДЫШУ В ЗАТЫЛОК ЛЕСНОЙ

– Ох Диночка, как меня повторчики воскрепили, как они силам прилив обеспечили, ох ты моя пяточка, моя лепесточка, моя длинная тропинковая запятая, моя дичь. Моя непомнящая, как заново я переоткрывал твою речь, как расставлял травинки по спинке, как ты мчалась вдаль, оставляя меня наедине с движением, я брал бинокль и глазами растворялся и таял, а потом весна сочилась, лето дымилось и осень оставалась. Так я стал таким.

Иллюстрировано: Владимир Бекмеметьев.