Над эссе/рецензиями работали Кирилл Азёрный, Павел Шейнин, Анастасия Торопова, Андрей Першин.

Переводы : Джек Спайсер (перевод с английского Валентина Трусова), Давид Альбахари (перевод с сербского Валентины Дикоевой), Хуан Андрес Гарсия Роман (перевод с сефардского и испанского Анны Орлицкой), Сусана Кабучи (перевод с испанского Кирилла Корчагина), подборка переводов с французского Александра Ильянена, Стивен Спендер (перевод с английского Евгения Мирошниченко).

Обложка: Владимир Бекмеметьев.

Стансы вторые
На смерть котенка
Ach, wie nichtig, ach wie flüchtig...
1

Что делает он там, где нет его?
Где вечным ливнем льется существо,
как бедный плащик, обмывая прах
в случайных складках на моих руках,
не менее случайных. Разве сон
переживает душу, как озон
свою грозу – и говорит о ней
умней и тише, тише и умней.

2

Тогда крути, Фортуна, колесо,
тень мнимости, Сатурново кольцо,
тарелку у жонглера на шесте
в обворожившей сердце пустоте.
Но даже на тарелке пылевой,
где каждый обратится в призрак свой,
мы будем ждать в земле из ничего,
прижав к груди больное существо.

3

Больное, ибо смерть – болезнь ума,
не более. Болезнь и эта тьма,
в которую он смотрит, прям и нем,
Бог знает где, Бог знает перед кем.
На твой точильный круг, на быстрый шум,
исчезновенье! пусть наложит ум
свой нож тупой – и искры засвистят,
и образы бессмертные взлетят.

4

Вращаясь, как Сатурново кольцо, –
о горе. Кто кому глядел в лицо?
кто знал кого? к тому, что за спиной,
оглянется – и образ соляной
останется. Мужайся, жизнь моя:
мы убегаем из небытия
огромной лентой, вьющимся шнуром,
гуськом предвечным над защитным рвом.

5

Но если бы с обидой или злом
они являлись! колотым стеклом
кидая нам в глаза – и в тот же миг
живые слезы вымывали их!
Ну, поднимись! Лежать в уме ничком
немыслимо; держаться ни на чем,
не быть ничем, крошиться, как слюда,
катиться, как шеольская вода!

6

галактика? воронка? водопад?
рассыпанный и распыленный клад?
но что-то там болеет: бедный путь,
как ящерка, мелькнувший где-нибудь,
среди камней, быть может, мировых,
бесценных, славных. Только что нам в них.
И нужен облик, видимый, как снег:
он колыбель, качающая всех.

7

Живое живо в глубочайшем сне,
в забвении, в рассеянье, на дне
какого-то челна: не дух, не плоть,
но вся кудель чудес Твоих, Господь.
Оно признанье – собеседник Твой.
Оно сознанья ливень проливной.
Под шум воды на крышах шумовых
оно заснуло на руках Твоих.

8

Грядущее – как степь, как решето.
Не бойся и не жалуйся: ничто
здесь все равно не будет больше слез.
Все остальное пусто, как мороз
арктический. А он себя сомкнул,
и холмик смерти быстро обогнул,
и побежал, словно увидел цель.
И в эту шерсть уходит взгляд, как в щель.

9

И все пройдет, и все летит, как снег:
изнанка зренья, оболочка век,
пустого сновиденья вещество
или измученное существо –
неважно. Все уйдет из глаз моих
по образам и по ступеням их,
все катится, как некий темный шар,
разматывая имени пожар.

ПЕММИКАН (IV) Двойник в надречье, полном суггестивного пессимизма, где войне придается значение чрезвычайного волеизъявления суверена (слово «диктатор» используют лишь рохли – слабохарактерные противники «сей людоедской философии» – так они говорят), словно почувствовав себя одним из властителей дум при дворе Александра I, одним из неслучившихся «аристократов на фонаре» говорит своему визави, словно Жан-Жаку Руссо: «Ты псих! Вот даже твои волосы говорят за себя, псих. Не думаю, но знаю, нужно создать в крупных городах отряды обороны для неадекватных (наркотики, алкоголь, белка, психо и т.п.), чтобы очень быстро приезжали с транквилизируюшим ружьём, успокаивали и увозили, пока не начудили, а там уже решать, что делать. Столько неадекватов развелось. Создаётся впечатление, что во всех российских психушках периодически проводятся месячники открытых дверей на постоянной основе, либо все эти заведения позакрывали, и психов распустили на самовыгул. Они, как говорил в таком случае один представитель богемного скоморошества, "видимо, входят не в ту дверь". Дверь эта как проход между двумя зараженными буйством соснами в страшном лесу. Идут-бредут, никто их не ловит, ещё коры пообрывают, книжечек наделают. Мне недавно прелюбопытное видео прислали: сотрудник, начал с ноги бить! Дебил, просто зачем? Другой – красавчик, просто обезвредил, максимально не нанося травмы. Нужно было следовать регламенту, обезвредить сразу, во избежание травм окружающим. Сталина на таких нет. Раньше боялись такое открыто – разглогольствовать. Теперь каждый псих расписывает как это круто, то извращение, что он делает. Гляжу на тебя и думаю: "демократии" в виде таблеток не хватит, нужно резать заразу и действовать жестко, всех психопатов в свои гнезда; сброд, псин – к стенке. За самогон стреляли! О, черти, иду резать! Мы доживем, и при нас скажут комплимент участковым режимам. Мы – масса с булавой. Автор, у тебя бред в репе, ты из тех у кого не развиты человеческие качества, таким только место в палате номер семь. "Бывают психи разные и буйные и грязные..." Что может оставаться в головах с деревянными лбами – ничего! Последовательно: лечись, страдай, умирай, чтобы воскресли у тебя человеческие качества, бездушный деревянный ЛОБ! И больше не возникай, ты не интересен...Чуть что, расстелю около баров по субботам. Оравой всех очистим, мы – белозубы, это и есть психология масс». Так просто этот голос не выщелушишь, так просто не предашься радостно-дикому существованию благочестивого анохорета или смиренного рыбаря – здесь дестабилизирующе стрекочет машина войны, скромно направленная на борьбу с внутренним врагом, с инаковыми талантами, способными профетически пересобирать речь в пророческую глоссалолическую сечу (масштабов «Битвы Александра» Альтдорфера). Автор глядись – любопытный случай пульсации в зеркале, превратившейся в голос, нагноение микромира в хрупком. Машина как внешнее проявление использует суды, полицию, тюремщиков, психиатров, липовых экспертов, зубоскальных поэтов и одержимых пневматиков. Эти существа помечены Автором как водобоязненные, внедрённые в земной порядок, при том что, как мы знаем, они не брезгают истязать водой других, в больницах снова процветает водная терапия: 10-12 часов в ванне или обматывание мокрыми простынями. Таласса! Талассаа! Автор ожесточенно думает и временем тем испужного сомнения колыхается в лодке под неуютным небом в ночи. Медово-муравный лик луны заслоняют тучи, которые автор охарактеризовывает как хриплые. Начинается дождь. Капли – ощупью лба – тяжелые и будто хмельные. Автор думает, что теперь ему не выбраться на берег. Снесёт волнами? Или захлебнётся как маленький волк в усадебной бочке-ловушке? Или голос Двойника уйдёт в инфернальные восвояси, и можно передохнуть в шторм? Или голос Двойника напитается ливнево-линейной влагой и разбухнет, жутким хлыстом будет хлестать в пандан дождю? Где долгожданный пьяный корабль поэтов, который спасёт его, растерёт его жиром и спиртом? Некто самарянин «перевязал ему раны, возливая масло и вино». Здесь дружат трюмами, а не домами. Поэтами гниёт мир, но эти поэты ещё ничего.

Насколько я понимаю, "Гениальные воры: о смысле и значении плагиата" Арно Шмидта (пер. Александр К. Мехов/А. Филиппов-Чехов) – это один из знаменитых радиодиалогов-эссе 1960х, для которых Шмидт придумал стилистику "разговоров в библиотеке". А возможно, это черновой диалог-эссе, не увидевший свет, но помещённый в архив Фонда Арно Шмидта. Так как оригинальное название не написано и нигде не указаны даже примерные годы завершения, то для меня это остаётся тайной.

Поделюсь кратким изложением. Шмидт делит плагиаторов на пять видов (хоть и считает плагиаторами только пятый):

1. Те, кто являются частью родословного древа: в высшей степени благородные и, в качестве выразителей противоположного мировоззрения, имеют право на существование. Оправдания: не нужны.

2. Чужаки-подражатели или Зачарованные: ибо даже среди активно пишущих есть хорошие читатели – над которыми чтение порой берёт верх – причём как в плохом, так и в хорошем смысле. Оправдания: безмерная любовь, признание своего места.

3. Использующие: это, по сути своей, люди без фантазии – те авторы, что не верят в собственный талант; те, которым трудно придумать фабулу, не говоря уж о действующих механизмах. Оправдания: раннее творческое иссыхание, невротическая спешка.

4. Перерабатывающие: те, кто не делает ничего, только переписывает оформленный кем-то другим материал, отчасти – заново. Оправдания: необходимость заработка, чувство стыда.

5. Коварные: те, у кого воровство уже дословно, то есть очевидно и представляет собой бесстыдное=многостраничное списывание. Оправдания: ни одного.

Шмидт не делает абстрактных заявлений, в которых призывает игнорировать что-то или доверять мнению экспертов, так как критики сами бывают слепы. Его разделение прежде всего утверждает необходимость чтения вширь, так как случаи опознаются только при сравнении. Сам диалог полон оживляющих мини-отступлений, которые абсолютно незначимы для понимания творчества Шмидта. Но сборник таких вещей я бы с радостью приобрёл, Шмидт в 60х (?) стал намного проницательнее.

Поучаствовал в подкасте https://vk.com/wall-225619421_37

VK

Пермская Вещь. Запись со стены.

***📜*** А вот и новый выпуск с писателем, поэтом и главным редактором художественного журнала «Хижа» — Вла... Смотрите полностью ВКонтакте.