Родзянко вспоминал, что упоминание им в речи болезни наследника, горячие возгласы Думы с пожеланиями его выздоровления растопили сердце императрицы и на короткий срок изменили тон в отношениях двора и парламента. На последовавшей аудиенции император сказал: «Благодарю Вас за Вашу прекрасную речь. Так должен думать и чувствовать каждый русский человек. Но отчего вы наш строй называете конституционным?» На что Родзянко пришлось пояснять, что призыв к участию в управление выборных от народа – это и есть конституция.

Спустя каких-то четыре года Родзянко будет последним человеком, отчаянно добивавшимся от императора отстранения от власти императрицы и ставленников Распутина, установления «ответственного министерства» – малой жертвы монарха ради единства интеллигенции и власти во имя победы в войне. Николай II отказал Родзянко, подчинившись требованию жены быть «властелином» и неспешно готовя роспуск Думы, чем окончательно толкнул последних своих сторонников в ее стенах в лагерь заговорщиков. После этого инсценировка народного бунта в Петрограде, изоляция императора в войсках, паралич власти, возглавляемой любимцами «прозорливого старца», и все остальные события «Великого и Бескровного Февраля» были предрешены. Родзянко нес за них прямую ответственность, но он же всеми силами пытался предотвратить их, а не сумев, решил, что лучше возглавить процесс, если он неизбежен.

Таков, схематично, наиболее правдивый взгляд на произошедшее, но в то же время мы имеем дело с глобальным вымыслом, с мифом, который настоялся и пропитал петроградские гостиные. В действительности, это была лишь пена, под которой скрывалась черная глубина моря – огромная страна, преодолевшая кризис в войне и готовая силой своей инерции победить в ней. Психоз верхов, а также и инстинктивное чувство последнего шанса перехватить инициативу до весеннего наступления русской армии, обещавшего вывод Турции из войны и героизацию императора, индульгенцию всех пошлых неудач, столкнули с мертвой точки дело заговора. И Родзянко как председатель Думы, формально третий человек в государстве придал заговорщикам чувство того, что переворот совершается внутри государственного механизма, а не вне его. Под покровительством Родзянко революция получила свой штаб – в Таврическом дворце.

По законам развития революций после отречения императора Родзянко не нашлось места во Временном правительстве, он был отрешен от влияния уже при первом составе правительства, а далее становился изгоем все более и более, на его фигуре была поставлена печать ренегата. Бывший председатель Думы еще пытался изображать деятельность – он агитировал за Корнилова в августе 1917, в октябре формировал дружины для защиты Зимнего дворца, в 1918 году затесался в ряды добровольцев, но всюду его влияние было ничтожным, он был чужой среди своих. После поражения белых Родзянко эмигрировал, осел в Сербии, но и здесь его преследовало прошлое. Рассказывали, будто однажды в поезде его избили офицеры-эмигранты – какое унижение для бывшего председателя Думы, в решающий миг взобравшегося на пустующее место руководителя заговора против царя. Родзянко оставил после себя воспоминания, в которых всячески пытался подчеркнуть тщетность своих попыток спасти монархию, которые парадоксальным образом привели его к решающей роли в ее гибели.

Он умер в безвестности и одиночестве в 1924 году.

​​Вновь ожил и открыл свои многоколонные покои для новых обитателей Таврический дворец. Бесчисленные свечи в тяжелых бронзовых люстрах обливали ярким светом огромный Екатерининский зал и веселыми огоньками играли в парчовых облачениях думского духовенства, совершающего с митрополитом Владимиром во главе молебствие перед началом работ новой Думы. Плотной стеной стояли вокруг духовенства депутаты Думы четвертого созыва, а впереди них справа – совет министров в полном составе во главе с премьером Коковцовым и статс-секретарем Голубевым, которому Государем Императором поручено было открыть сессию. В окончание молебна после многолетия из рядов правых раздался громкий голос: «Да здравствует Самодержец Всероссийский! Ура!» Зал прогремел раскатистым «ура», а хор трижды исполнил гимн.

Депутаты перешли в Белый зал и с оживленным говором заняли свои места. Зал Думы полон, за исключением крайних левых скамей, которые все пустовали по обычаю думских левых. Хоры были переполнены публикой, в Царскую ложу прошел Великий Князь Николай Михайлович. В ложе Государственного Совета не находилось ни одного свободного места, открытие Думы привлекло весь цвет верхней палаты.

Секретарь огласил Высочайший указ об открытии сессии. Дума выслушала его стоя. Вслед за чем слово взял Голубев: «Открывая заседание Государственной Думы четвертого созыва, я имею высокую честь объявить Высочайшее повеление, данное мне Его Императорским Величеством, – все депутаты снова встали. – Государь Император повелел мне от Монаршего имени передать членам Государственной Думы четвертого созыва Всемилостивейшее приветствие!» Бывший нижегородский губернатор Хвостов закричал с места: «Да здравствует Государь Император! Самодержец Всероссийский! Ура!» По Белому залу прогремело долгое непрекращающееся «ура!» Едва оно стихло, как к.–д. Некрасов провозгласил: «Да здравствует конституция!» На скамьях оппозиции раздалось громовое «ура», заглушив шиканье правых. Когда умолкла оппозиция, правые начали петь гимн, который повторился несколько раз; причем многие правые пели в театральных позах, с простертыми вверх руками и во весь голос. Терпеливо дождавшись окончания манифестации, Голубев продолжил: «Объявляю Высочайшее повеление, данное мне Его Императорским Величеством. Государь Император повелел мне от Монаршего имени передать членам Государственной Думы четвертого созыва Всемилостивейшее приветствие, упование на всеблагую помощь Божию к предстоящим трудам вашим и Высочайшее пожелание спокойной и плодотворной работы Государственной Думе на радость Его Императорскому Величеству и на пользу дорогой России».

Справа раздалось громко «ура», которое перекрыл голос Маркова 2-ого: «Да здравствует Самодержец Всероссийский!» Дума вновь поднялась со скамей с пением гимна.

Последовали выборы председателя, в которых полную победу одержал Родзянко. Он поднялся на трибуну и произнес программную речь нового парламента: «Государственная Дума четвертого созыва приступает к своим занятиям с неизменным чувством незыблемой и непоколебимой преданности своему Венценосному Вождю, за державною Волей Которого всегда шел и будет идти русский народ, благоговейно памятуя, что мудрым и великодушным повелением своего Государя он призван к участию в государственных законодательных трудах во славу Престола и отечества, в осуществление величайшего и необходимейшего для России блага непосредственного единения русского Царя со своим верным народом…»

В завершение речи Родзянко предложил Думе поручить ему лично передать Государю чувства радости от известий о выздоровлении Наследника и после общего возгласа «просим» закрыл первое заседание Думы. Намерение председателя Думы вскоре было исполнено; он удостоился аудиенции в Царском Селе, которая длилась 25 минут и, по сообщению министра Двора, носила высокомилостивый характер.

Цит. по «Русское слово», 1912
Фото – Четвертая Дума

Пророчества 1912 года относительно будущности русской церкви сбылись в наши дни. Патриарх по своему положению находится в статусе привилегированного, но несамостоятельного, столпа государственности, черное духовенство подчинило церковь, уничтожив фронду постперестроечного московского священства. Церковь работает как единый механизм, но если кто-то хоть краем застал духовный неофитский подъем 90-х-начала 2000-х, то, наверное, горько вздохнет - все по известному пророчеству - купола золотятся, но вера… И помимо этой ностальгии остается признать неизбежность пути, который был единственным тогда и остался таким и сейчас.

В описании последних лет борьбы Антония с «темными силами» речь идет о «вопросе о Распутине», чье имя печать после событий зимы 1912 года прямо называть не смела. Антоний был ближайшим сподвижником Столыпина в борьбе с лжестарцем, консолидируя на этой почве большую часть Синода. Ему здесь противостояли правые иерархи, рассчитывавшие (и совершенно напрасно) с помощью «мужика» проложить себе путь во дворец.

После восшествия Саблера на пост обер-прокурора весной 1911 года, что было явным свидетельством торжества императрицы и подготовки отставки Столыпина, у митрополита Антония появилась сильная оппозиция и с этой стороны. Желая утвердить победу своей партии, Саблер зимой 1911 года поднял вопрос о присвоении Распутину священнического сана, на что получил отпор от митрополита. Тогда Саблер, бывший по сведениям ряда источников одним из тех, кто буквально лизал сапоги Распутину, изобрел схему с возведением на епископский престол некого монаха Варнавы из Каргополя, который затем мог бы рукоположить Распутина без участия Синода. Это назначение также встретило сопротивление и было отклонено.

Тактические успехи не обольщали митрополита Антония – он ясно видел, что церковь при попустительстве императора становится призом в соревновании двух темных сил – с одной стороны, ей угрожали Саблер и Распутин, с другой, черная сотня. После демарша епископа Гермогена и общего охлаждения двора к идее поиска опоры у черносотенцев, угроза справа потеряла силу, но тем более грозной стала тень Распутина.

В Петербурге передавали, что в 1911 году митрополит Антоний имел аудиенцию у императора, в которой предпринял последнюю отчаянную попытку уничтожить Распутина; он доложил о разврате и сектантстве, лишавших народ веры в неприкосновенную святость царской семьи. Император, якобы, ответил в том духе, что это его семейное дело. И тем более не обсуждается метода лечения наследника. Антоний парировал, что речь идет не о сыне частного лица, а о будущем российском государе, поэтому это дело общегосударственное.

Но так ничего и не добившись от императора, совмещавшего в гротескном виде две черты характера – безволие перед женой и упрямство по отношению к советникам, – уехал, слег, умер…

Ноябрь 1912

В Петербурге умирает митрополит Антоний, уже больше года как отстраненный «сферами» от руководства церковью, сподвижник Столыпина в политике «умиротворения России». Со смертью митрополита разгорается борьба за место петербургского иерарха, и с новой силой в общественном сознании поднимается тень Распутина – как главного врага покойного митрополита, в тщетной борьбе с которым тот и пал. На фронтах Балканской войны ноябрь принес разочарование всем поверившим, будто власти турок в Европе остались считаные дни. Измотанные и растянутые силы генерала Радко-Дмитриева не смогли с марша преодолеть последние укрепления на пути к Константинополю и встали, ведя кровопролитные и безрезультатные штурмы. Заминка дала дипломатии держав время, чтобы преградить славянам путь к триумфу, и недобитая Османская империя получала шанс на выживание. В те же дни в Петербурге открыла свои заседания Четвертая Дума. Усилиями администрации она получила националистический окрас, но даже при первом рассмотрении было заметно, что националисты 1912 года слишком разительно отличались от самих себя четырехлетней давности, и мудрые голоса уже предрекали, что правительство в лице своих разнузданных протеже получит сильнейшую оппозицию, нежели в лице умеренных кадетов и трудовиков.

Премьер Коковцов в воспоминаниях писал, что все время болезни наследника не решался беспокоить императора докладами, между тем, это были дни войны на Балканах, обещавшей России Константинополь и грозившей войной с Германией. Среди всех скрытых нитей, которые привели Россию к Февралю 1917, ключевой является психическое состояние Николая II. В таком ракурсе этот вопрос мало изучен, и здесь не приходится делать выводы, но наблюдать положение вещей мы можем по дневнику императора. Итак, лишь несколько записей в череде им подобных – горячо любимый наследник получил травму, угрожающую его жизни, на Балканах идет война, – император пишет в своем дневнике:

8 сентября. Отличный солнечный день. У Алексея нога продолжала болеть; он пролежал целый день в нашей кровати. В 10 ½ пошел с дочерьми к обедне. Отлично пел хор служащих и детей здешней школы. Завтракало наличное начальство и офицеры Харьковского уланского и 2-ого Донского каз. полков. В час поехал со всеми на облаву в Старинском имении – очень болотистые места, но наполненные дичью. Всего в четырех загонах убито 44. Мною: зубр, олень и два кабана – 4. Вернулся также в моторе в 5 ½. Начал читать новые бумаги.

8 октября. Погода стояла дивная. Погулял с Ольгой и Татьяной. Читал до завтрака. В 2 часа поехал в Коневку, убил 2 оленей и ранил еще двух. После чая часто заходил к Алексею, кот. провел день спокойно; только к вечеру жар дошел до 39.4. Он много бредил и долго не мог заснуть.

9 октября. Оставался в комнате Алексея до 2 ч., когда он начал успокаиваться и засыпать. День провел в общем хорошо и часто спал, темп. опять 39.5. Утром недолго погулял с дочерьми. После завтрака поиграл в теннис. Погода была теплая. Сидел у Алексея попеременно с Аликс. Вечером была штреке и между другими два моих оленя – с охоты 6 окт. и вчерашней.

И т.д.

Прошло каких-то десять лет, и как дым рассеялось все блестящее и славное, что так пышно торжествовало на столетии Бородина. Первые памятники на Бородинском поле стихийно были разрушены во время Гражданской войны; делали ли это мародеры-крестьяне или особо рьяные большевики остается неизвестным. В 1920-ые годы Бородинский музей был сокращен до одной избы, в которой умещались директор, сторож и груда экспонатов. В 1929 году под лозунгом «Долой наследие рабского прошлого!» был закрыт Бородинский монастырь. В 1932 году, в стремлении выполнить план по сдаче чермета, местные власти разрушили памятник-обелиск героям битвы, причем взрывом открылась могила Багратиона, и рабочие выбросили его кости, а мундир повесили на забор. О том, насколько причина произошедшего действительно заключалась в чермете, можно сомневаться, потому что в том же году в Севастополе были вскрыты склепы адмиралов, погибших в Крымскую войну, и также уничтожены. К Бородинскому полю большевики вернулись вновь в 1939 году, воссоздав частично музей и остановив перманентное уничтожение его монументов ради металла и поиска сокровищ в склепах. Но уже в скором времени на поле битвы стоял новый завоеватель – фельдмаршал Паулюс соизволил посетить историческое место и нашел его частью разоренным большевиками, частью заброшенным. После войны на волне советского патриотизма в Бородино вновь возникла нужда. Во второй половине 1980-ых на месте склепа Багратиона были проведены раскопки, при которых удалось найти несколько пуговиц, клочки одежды, перевязи орденов и даже горстку костей генерала. Все найденное в 1989 году было перезахоронено в пустом гробу.