Прошло каких-то десять лет, и как дым рассеялось все блестящее и славное, что так пышно торжествовало на столетии Бородина. Первые памятники на Бородинском поле стихийно были разрушены во время Гражданской войны; делали ли это мародеры-крестьяне или особо рьяные большевики остается неизвестным. В 1920-ые годы Бородинский музей был сокращен до одной избы, в которой умещались директор, сторож и груда экспонатов. В 1929 году под лозунгом «Долой наследие рабского прошлого!» был закрыт Бородинский монастырь. В 1932 году, в стремлении выполнить план по сдаче чермета, местные власти разрушили памятник-обелиск героям битвы, причем взрывом открылась могила Багратиона, и рабочие выбросили его кости, а мундир повесили на забор. О том, насколько причина произошедшего действительно заключалась в чермете, можно сомневаться, потому что в том же году в Севастополе были вскрыты склепы адмиралов, погибших в Крымскую войну, и также уничтожены. К Бородинскому полю большевики вернулись вновь в 1939 году, воссоздав частично музей и остановив перманентное уничтожение его монументов ради металла и поиска сокровищ в склепах. Но уже в скором времени на поле битвы стоял новый завоеватель – фельдмаршал Паулюс соизволил посетить историческое место и нашел его частью разоренным большевиками, частью заброшенным. После войны на волне советского патриотизма в Бородино вновь возникла нужда. Во второй половине 1980-ых на месте склепа Багратиона были проведены раскопки, при которых удалось найти несколько пуговиц, клочки одежды, перевязи орденов и даже горстку костей генерала. Все найденное в 1989 году было перезахоронено в пустом гробу.

​​Государь с Августейшей Семьей изволил прибыть в Бородино 25 августа. Скромная бородинская станция со времени постройки Александровской железной дороги не видала такого блеска и пышности, как в день прибытия Их Величеств. С утра к приезду Их Величеств на перроне выстроился почетный караул. На станции присутствовали Великие Князья, кабинет министров практически в полном составе во главе с премьером Коковцовым, первые лица московского управления, священство, возглавляемое московским митрополитом Владимиром. Но вот, в блестящей толпе произошло движение, еще момент, и вдали, на закруглении пути, блеснули белые вентиляционные трубы на вагонах Царского поезда. На перроне воцарись тишина. Поезд медленно подошел к путям, почти тотчас же из него вышли Государь Император, затем Государыня Императрица Александра Феодоровна и Великие Княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна. Наследник Цесаревич и Великие Княжны Мария Николаевна и Анастасия Николаевна смотрели за церемонией встречи из окна поезда.

Государь был в форме лейб-гвардии Преображенского полка и андреевской ленте. Приняв рапорт от московского губернатора Джунковского, Его Величество в сопровождении Министра Двора барона Фредерикса прошелся по перрону, здороваясь с собравшимися. Перед фронтом караула Государь принял рапорт от командующего всеми собранными на Бородинском поле войсками генерала-от-кавалерии Плеве и поздоровался со строем. В ответ раздалось дружное солдатское приветствие и зазвучал гимн.
…

Тем временем духовенство во главе с митрополитом Владимиром собралось в Колочском монастыре для сопровождения с крестным ходом доставленной сюда иконы Смоленской Божией Матери «Одигитрия». При пении ирмосов «твоя победительная десница» тронулся крестный ход, впереди которого шел хор из 150 певчих в парадных кафтанах, затем несли иконы и бесконечной лентой тянулись диаконы, священники, протоиереи, архимандриты, епископы. По сторонам всего крестного хода московские хоругвеносцы несли 150 хоругвей. За священством текла бескрайняя река народа.

Когда крестный ход приблизился к инвалидному дому, Государь, Августейшая Семья и свита вышли навстречу и приложились к чудотворной иконе, а затем последовали вместе с крестным ходом до памятника Бородинскому сражению. Дойдя до места, где стояла батарея Раевского, митрополит Владимир в сослужении с членами синода и епископами и 100 протоиереями отслужил в установленной здесь походной церкви, принадлежавшей некогда императору Александру I, благодарственное молебствие об избавлении России от нашествия двунадесяти языков. При возглашении протодьяконом вечной памяти императору Александру I Благословенному и всем павшим в Бородинском бою вождям и войнам все присутствующие опустились на колена. Находившиеся в строю войска взяли на-караул. В этот момент грянул салют, и во всех церквах начался колокольный звон. Как только смолк грохот салюта, протодиакон провозгласил многолетие державе Российской, российскому христолюбивому и победоносному воинству и всем верноподданным. Чудотворная икона была поднята митрополитом и духовенством и отнесена к фронту войск. Святыню сопровождали Государь и Великие Князья с блестящей свитой. В воспоминание того, что накануне Бородинского сражения эта икона обносилась по фронту идущих в кровавый бой воинов, ее теперь вновь обнесли вдоль фронта тех частей, который с таким героизмом бились в историческом бою. Войска брали на-караул, а музыка играла «Коль славен наш Господь в Сионе». Командиры частей и представители от солдат выходили из строя и, становясь на колени, принимали от митрополита благословение перед ликом «Одигитрии».

Цит. по «Русское слово», 1912

Фото – Августейшая семья на Бородинском поле

P.S. Перипетии торжеств занимают страницы текста, но у них была одна уникальная особенность - впервые в российский истории происходящее было всецело запечатлено в кинохронике. Она опубликована в открытом доступе, хотя к сожалению, до сих пор не обработана ИИ и не расцвечена. На ней образ Российской империи на вершине ее славы и за шаг до гибели.

Вот какая судьба ждала описанные в 1912 году памятники русской старины.

Из семи обелисков в память войны 1812 года шесть были снесены в 1920-30-ые годы. Этой участи избежал лишь обелиск в Смоленске, у основания которого в годы Гражданской войны были похоронены два местных большевика. Благодаря такому стечению обстоятельств он дошел до наших дней в своем первозданном виде.

Болдин монастырь в первые годы после Гражданской войны был причислен к памятникам архитектуры. Но в 1929 году политика сделала крутой разворот, монастырь был закрыт, в его стенах разместились амбар и сырзавод. В годы Великой Отечественной войны вокруг монастыря разразились бои, сначала его использовала Красная армия, затем при отступлении – Вермахт. Последний и взорвал основную часть построек. Еще в 1960-ые были предприняты первые попытки восстановления разрушенного, широкий масштаб они приняли после возвращения монастыря церкви в 1990-ые. В наши дни монастырь большей частью восстановлен в своем виде начала ХХ века.

Происхождение Смоленской иконы Божией Матери доподлинно неизвестно. По церковному преданию, Византийский император Константин IX благословил ей свою дочь Анну выйти замуж за князя Всеволода Ярославича, и от этого союза на свет появился князь Владимир Мономах. Тем самым икона стала священным оберегом для ветви Мономашичей, а после того, как их род растворился в веках, осталась в Смоленске. В XV веке икона неким воровским путем – то ли ее вывезли татары, то ли беглый от литовцев боярин – попала в Москву, но позднее была возвращена в родной город в знак союза двух княжеств. Перед наступлением армии Наполеона на Смоленск местный епископ вывез икону в Москву, затем далее на восток; так что русское воинство на Бородинском поле обносили не самой Одигитрией, а одним из ее старинных списков. По завершении войны икона была восстановлена на своем месте, где и пребывала до 1941 года. Занявшие город немцы, обнаружили собор разделенным на две части – в одной действовал антирелигиозный музей, в другой проводились богослужения. Дальнейшая судьба иконы и поныне неразрешенная загадка. После освобождения Смоленска она, как и ряд других хранившихся здесь святынь, пропала.

​​Весьма характерный крестьянский бунт произошел в Миропольской волости Курской губернии. Как было видно из материалов поступившего на рассмотрение суда дела, причины его были вовсе не экономическими, а заключались в крестьянской темноте и непонимании смысла закона от 9 ноября об отрубах. Заштатный город Мирополье вместе с пригородами составлял одно сельское общество численностью около 15 тысяч человек с обширной площадью плодородной земли в 11 тысяч десятин. Несмотря на многочисленность общества, из его среды пожелали выделиться только 28 крестьян, все же остальные не дали согласия. Одной из причин такого единодушия была особенность последнего передела земли, бывшего 15 лет назад, вследствие которой многие крестьяне завладели излишками земли и теперь боялись утратить ее.

Одновременно в среде крестьян пошли «разговоры», что мол в результате закона об отрубах крестьян выселят с земли, их угодья отдадут «панам», а самих крестьян обратят снова в крепостную зависимость и что панами станут те самые 28 отрубщиков, что они закроют пропуск через свои земли и уничтожат общинные пастбища. Отношения между сельским обществом и отрубщиками обострялись с каждым днем. И особенно сильна была ненависть общины к Константину Литовке, бывшему первым среди отрубщиков и их негласным предводителем. Крестьяне постановили на своем обществе запретить ему брать воду из деревенского колодца и выгонять скотину на пастбище.

В этой-то напряженной обстановке в Мирополье прибыл землемер, но крестьяне на сходе начали кричать, что не желают отрубов и не позволят ему работать. Тут же прошел слух, что землемер все же выехал на хутор Литовки. Раздался колокольный звон. Как на пожар, на него стала собираться громадная толпа народа из города и всех пригородных слобод. Бежали все – мужики, женщины, дети, запасаясь кто чем мог – лопатами, вилами, кольями, топорами. Все были настроены против Литовки и грозили лишить его жизни за то, что он «записался в отруба». Хутор Литовки стоял в двух верстах от города, и к нему-то направилась толпа числом в несколько тысяч крестьян. Достигнув хутора, толпа ринулась на него, как лава. Мужики принялись разрушать постройки и топтать посевы, бабы бросились уничтожать огороды, а ребятишки осадили все фруктовые деревья, ломая ветки и обирая плоды. Среди разгрома была сожжена изба Литовки и все его постройки. Не удовлетворившись этим, крестьяне искали повсюду хозяина, чтобы убить его.

Когда от хутора Литовки ничего не осталось, толпа перешла на хутор крестьянина Петра Пивня, который тоже выразил желание уйти в отруба. Крестьяне уничтожили все хозяйство и здесь, приговаривая: «Пускай не пишется в отруба». Особенное усердие в разгроме проявили женщины, крича: «Слава Богу, управились, все пропололи!»
На этом погром завершился. В Мирополье была прислана усиленная стража, испугавшись которой крестьяне попрятались по домам. Хозяевам разгромленных отрубов удалось благополучно скрыться, но их владения были начисто уничтожены.

Из всей многотысячной толпы погромщиков к суду были привлечены 29 крестьян и 11 крестьянок. Из их числа 15 было оправдано, 3 приговорены на арестантские отделения на сроки от 3 лет, 22 – к тюрьме до 1 года. Эти события произошли в мирном и благополучном Мирополье, которое в 1905 году местному священнику удалось успокоить население одним крестом. По словам священника, сказанным им в суде, бунт был вызван только незнанием существа закона и темнотой крестьян, и никакой экономической или политической подоплеки у него не было.

Цит. по - "Русское слово"
Фото - крестьянин в Суджанском уезде Курской губернии

​​Тульское земство предприняло обследование молочного скота в губернии. Снаряжена была целая экспедиция по деревням. Население встретило статистиков крайне враждебно и во многих деревнях отказывалось показывать коров. Особенно были недовольны старухи, которые причитали, что настали последние времена: люди начали летать по воздуху, а скот стали мерить… Пошли нелепые толки, что после обмера коровы дают меньше молока, где-то будто бы от «глаза» статистика пал теленок и т. д.

Хозяйственные мужики, глядя на работу статистов, неодобрительно говорили: «Чем пустяками-то заниматься, лучше бы землицы нам дали...»

В деревне Клоковой неприязнь крестьян вылилась в форменный протест. Тогда решено было обмерить скот через десятый двор. Однако крестьяне массово отказались допускать статистиков. Бабы даже отказывались отвечать на самые невинные вопросы вроде: «Сколько лет корове?»

Крестьянин, к которому первыми пришли статистики, не пустил их на двор, заявив, что не желает стать посмешищем всей деревни, подобно тому, как «засрамили» у них одного домохозяина, вышедшего в отруб. Истощив все меры увещевания, статистики упросили, чтобы был созван сход. На сходе, который продолжался несколько часов, статистикам опять пришлось выслушивать сетования по поводу их глупого занятия, сопровождавшиеся неизменным припевом: «Вот, если бы дали нам землицы…»

Цит. по «Русское слово», 1912

Фото – в деревне

Август 1912

В России идут торжества в память Бородина. Выходят статистические сборники, показывающие положение массы населения страны. В столицах держав летнее затишье, его нарушают шпионские скандалы и тень от мрачной фигуры Азефа – снова возникшая из небытия. Не то на Балканах. Восстание в Албании против османов ширится, в Константинополе меняются правительства, как перчатки. Необычайная дипломатическая активность между Сербией, Болгарией, Грецией и Черногорией угрожает новым пожаром на Балканах. Но из балканских столиц звучат самые примирительные заявления. Итало-турецкая война в Триполи прекращается сама собой в силу равного бессилия сторон. Точно так же затихает китайская революция, в которой интеллигенции и генералитету все же удалось свергнуть монархию, но избежать всеобщего народного бунта.

​​Общее городское население России достигло 23 миллионов человек, подавляющая их часть, а именно около 18 миллионов человек, жила в городах на европейской территории России. Всего до Урала было 762 города, не считая городов Царства Польского и Великого Княжества Финляндского. По-прежнему был открыт вопрос – что считать за город, а что – за большую деревню, и какое между ними должно было быть отличие. О характере жизни в этих городах свидетельствовали обобщенные правительственные данные. Согласно обновленной правительственной статистики, водопровод имелся лишь в 19 процентах европейских городов России, телефон – у 18 процентов, трамвай – 5,5 процентов, канализация – 3,5. Но и обхват многих из этих полезных учреждений даже в городах, где они существовали, был далеко не полным. Цифры показывали, что увеличение этих показателей сильно отставало от роста числа городских жителей. На все города Европейской России имелось только 62 тысячи больничных мест. В результате смертность в городах достигала 30 человек на тысячу жителей, тогда как в западноевропейских городах, где ранее смертность была такой же высокой, после изменения условий жизни, произведенного в последние годы, смертность упала до 15 человек на тысячу жителей.

Положение не только не улучшалось, а усугублялось из-за быстрого прироста городского населения, опережавшего все производившиеся улучшения. Положение, при котором жители городов не имели возможность приобрести собственное жилье, иначе как купив землю и став домовладельцами, делало квартиронанимателей главным сословием городских жителей, а квартирный вопрос – краеугольным в устройстве городской жизни. Нехватка хорошего жилья, повышенный спрос и рост дороговизны делали домовладельца подлинным хозяином жизни, а массу квартиронанимателей – пасынками городов.

Квартиронаниматель принужден был брать то, что соизволит дать ему домовладелец, и поневоле подписывать все условия, которые тому были годны. «Квартирная кабала» – уже окрестили это явление. Закон и сенатская практика стояли всецело на стороне домовладельца; вся полнота прав и почти полное отсутствие обязанностей были дарованы ему, а на долю его «жертв» доставалась тьма обязанностей и почти никаких прав. Кучка домовладельцев и торгово-промышленных тузов неизменно верховодила в каждом русском городе. В их интересах было то, что увеличивало ценность и доходность их имуществ. Разрешение жилищного вопроса, безусловно, шло вразрез с этими интересами. Поэтому в этой области было сделано меньше, чем в какой-либо области городского хозяйства. Полагаться на городские думы, подконтрольные домовладельцам, в разрешении этого вопроса никак не приходилось.

Путь к разрешению этого вопроса, как и многих других вопросов городского хозяйства и русской жизни лежал в демократизации выборов, привлечении к городскому самоуправлению широких масс населения, он же обещал введение подоходного налога и существенное улучшение местных финансов. И пока проект налога лежал под сукном в Думе, проекта о расширении избирательных прав в городские думы не находилось даже среди многих правительственных проектов, ждавших своего избавления от печати «преждевременно».

Цит. по «Русское слово», 1912

Фото – на улицах Златоуста

​​Лето на Руси - пора ураганов и пожаров. В Ярославле 28 июля в 6 часов вечера налетел ураган страшной силы и снес средний пролет строящегося моста над Волгой. На удачу, по случаю выдачи жалованья, практически никого из рабочих на мосту уже не было, а было лишь человек десять, которые завершали приготовление моста к открытию. Порыв урагана сбросил в воду ферму со всей громадой лесов. В одно мгновение гигантское сооружение длиной 65 сажен и весом 73 тысячи пудов обратилось в груду развалин, загромоздившую все пространство Волги. На помощь бросились бывшие поблизости пароходы и лодки с берега. Из воды извлекли два трупа и двоих тяжело раненых, еще шесть человек во главе с мастером спаслись. Мост строило общество Путиловских заводов, и убыток приблизительно в 500 тысяч рублей приходился на его счет, но по условиям договора правительство обязывалось помочь субсидией на его возмещение.

Куда большее бедствие, и чаще всего рукотворное, являли собою пожары. По Петербургу прокатилась целая их серия, горели частные дома и склады. Пожары уничтожали целые деревенские улицы. В Вязьме вспыхнувший во дворе частного дома пожар перекинулся на соседние строения и уничтожил значительную часть города, всего больше 50 владений.

Еще большее стихийное бедствие обрушилось на Полоцк. Раввин Аксельрод вопиял, моля о помощи, ведь сгорела треть города, до 800 домов, включая больницу, богадельню, аптеку и шесть синагог. Погибло 10 человек, ущерб был не меньше миллиона. Причиной такого бедствия называлась небывалая жара, сплошь деревянная тесная застройка и отсутствие водопровода, почему для тушения понадобилось время наладить машины для прокачки воды из Двины.

После пожаров Полоцк представлял поистине безотрадную картину. Жители пребывали в панике, не спали по ночам и по очереди караулили свои владения. Ходили слухи, что оба пожара возникли, будто бы, от поджогов, говорили о каких-то подметных письмах. В город прибыл губернатор и распорядился о пропитании и временном расселении погорельцев, большинство из которых вовсе не страховало свое имущество. В окрестных деревнях прошли многочисленные обыски и аресты грабителей, расхищавших имущество погорельцев целыми возами.

На западе Европы бывали неурожаи, но они давно уже не сопровождались массовым голодом, там бывали и пожары, но они не превращались в народное бедствие. В России же голод морил целые губернии, а зарево пожаров освещало города. Даже телеграф устал от пожарных сообщений. В мае и июне еще отмечались деревенские пожары на 10 – 20 домов, в июле же отмечались только города и посады с пожарами на 100 домов, уничтожавшие школы, больницы, почтовые конторы и торговые ряды. О деревенских пожарах уже и перестали сообщать, если они не уничтожали поселения целиком. Эти бедствия обрушивались на страну точно по расписанию, как осенняя распутица и зимние морозы. И точно как в случае с погодой за окном, так и в вопросе пожаров и население и власти взирали на происходящее с полным поистине философским спокойствием. Между тем, по подсчетам некоторых русских земских статистов, каждые 20 лет Россия выгорала целиком, за исключением каменных центров больших городов и каменных же церквей.

Наконец, главным управлением земледелия во главе с Кривошеиным был сделан краткий приступ для борьбы с этим злом – ему удалось добиться от Думы кредита на первые шаги дела огнеупорного строительства. Даже был создан журнал «Сельское огнестойкое строительство» и особый комитет по распространению нового дела. Стоявшие у основания этого дела люди верили, что в скором времени соломенно-деревянная Россия превратится в огнестойкую. Рынок сам помогал этому начинанию, так как строительное дерево уже стоило дороже огнестойких материалов. Теперь осталось убедить крестьянство в том, что огнестойкие материалы держат тепло в не меньшей степени, чем дерево. Но Россия велика и обширна – требовались многие годы и многие миллионы…

Цит. по «Русское слово», 1912

Фото – железнодорожный мост в Ярославле после разбора завалов

​​Положение микадо признавалось безнадежным. Он страдал от диабета и воспаления почек, у него отказал мозг. Положение в стране было тревожно. Блеск японской империи не скрывал ее глубокой бедности, обессиленности от военных трат, которым не предвиделось конца. Но единство нации вокруг умирающего микадо заставило забыть обо всех трудностях и противоречиях. В продолжение последних дней перед кончиной микадо у стен дворца в Токио бесшумно и торжественно дефилировали толпы народа. Они проходили медленно, не отрывая взгляда от мрачных стен дворца, повторяя шепотом молитвы о выздоровлении «солнца Японии».

Смерть микадо была мучительной. В последние часы он впал в агонию, для облегчения его страданий потребовалось впрыснуть морфий, но окружение воспротивилось этому – ведь микадо был фигурой божественной и неприкосновенной. По всему городу в эти часы монахи и народ возносили молитвы в храмах и у наскоро устроенных алтарей о спасении «солнца Японии». В час ночи герольд известил о кончине микадо. Ответом на это стал глубокий траур и целая серия харакири стариков, не пожелавших пережить своего императора.

Муцухито было всего 60 лет, для страны его внезапная смерть в столь сложное время, бросавшее ей все новые вызовы, было сильнейшим ударом. Муцухито застал Японию с парусным флотом и деревянными луками, а умирая, мог бы сказать, что оставляет свою страну закованной в железо и сталь. Полвека назад Япония имела значение не многим большее, чем Абисссиния или Сиам, а теперь империя микадо стала могущественнейшей державой Азии, державшей в своих руках судьбы Дальнего Востока, с ее голосом считались Европа и Америка.

Ко смерти своего отца наследник Иошихито Харукоми выздоровел от оспы и был готов к провозглашению новым микадо, сыном богини Аматересу. Молодой император был сыном наложницы покойного микадо, усыновленным императрицей. До сих пор он не покидал Японию, но получил европейское образование и пользовался в народе большой популярностью. Первой его заботой должно было стать погребение отца. Покойного ждали почти божеские почести. На подготовку к церемонии оставался месяц, в течение которого народ мог поклониться телу почившего императора. В ожидании похорон в Токио был объявлен траур, беспрерывно шли процессии, женщины рыдали на улицах.

Не дожидаясь конца траура, новый император был возведен на трон. Эпоха его правления получила название «таисио» – «великая справедливость». Церемония восшествия на престол прошла во внутренних покоях дворца в присутствии только ближайших придворных. Они собрались в императорской молельне, где на алтарях были возложены жертвоприношения из цветов и риса. Из внутренних покоев вышли свидетели, и главный жрец торжественно объявил духам предков о восшествии нового императора. Во дворце ударили в колокола, и жрец вручил императору символы власти – копии священной шпаги, ожерелья и зеркала с изображением солнца, подлинники которых хранились в храме в Исэ.

Передавали, будто молодой микадо был намерен отстаивать завоевания своего отца в Манчжурии и ускорять грандиозную программу строительства флота. Но в Европе царило мнение, что лучшие годы Японии позади. Ее усиление вызвало настороженность вчерашних союзников. Соединенные Штаты закрыли рабочее переселенчество японцев, опасаясь их влияния на Тихоокеанском побережье, и весь переизбыток населения оставался на скудных ресурсами островах. Единственным источником получения средств для строительства океанского флота, вооружения армии и укрепления власти в Корее была внешняя торговля. Однако она из года в год показывала минусовой баланс, и даже в таком виде ее крепко держали в руках американские миллионеры и банки. Стоило Соединенным Штатам поднять пошлины и приложить меры к вытеснению японского хлопчатобумажного товара из Китая, как Япония получила бы роковой экономический удар.

Цит. по «Русское слово», 1912

Фото – микадо Муцухито в молодости