Так получилось, что у меня за короткий промежуток время совпали супервизия (я супервизировала кейс с возможной нейроотличностью в горе), два вопроса от коллег про особенности горевания у нейроотличных людей, обучение по СДВГ, мой собственный диагноз РАС, рекламный пост, написанный мной, нашего курса по гореванию в канале Аутист из ядерной деревни и несколько каналов с аутичными мемами в твиттере и я чувствую, что готова зажимать людей в углу на вечеринке и рассказывать про горевание у нейроотличников.

Но это ещё не всё. Ведь в углу напротив я могу зажимать и рассказывать про умирание у нейроотличных людей.

В общем, хорошо, что я почти не хожу на вечеринки, а если и хожу, то молча смотрю на людей, потому что 90% своего времени я вижу головы в зуме и удивляюсь миру живых людей с туловищами и ногами.

Но я конечно, соскучилась и по вечеринкам и по домашним лекция и возможности собраться где-то и говорить на одном языке во всех смыслах.

А это гробница с видом на море.
Хотя тут почти все гробницы смотрят в море. Встречают моряков

Немного странно себя ощущаю, выставляя это видео. В голову приходит аналогия с беременной женщиной в эпоху, когда про роды не говорили и не писали.

Стала бы я смотреть такое интервью и что бы со мной происходило?

Не могу ответить на вопрос, нужно ли мне интервью с человеком с терминальными прогрессирующим заболеванием.
Мне нравится одно из направлений работы в хосписах (придумали это в Канаде). Называется "терапия достоинства".
Когда у умирающего человека берут интервью и это возвращает чувство собственной значимости и субъектности.

А ещё интересна реакция на Дайан. Нам писали в комментариях с вопросами: может ли терминальный больной так здраво рассуждать.

И для меня это разговор про "как должен выглядеть умирающий" и "когда легитимно говорить про завершение жизни"

Мне бы хотелось делать больше подобных интервью с разными людьми.

Я давно ничего не писала и начинаю чувствовать стыд, точнее маленький стыдик за то, что я взяла на себя обязательства вести канал и не веду.
Еще я где-то увидела, что мой канал порекомендовали как ламповый про горе и груснямбу всяческую. Я терпеть не могу слово “ламповый”, но характеристика приятная. Тем более что на прошлой неделе я читала лекцию о смерти на конференции контекстуально-поведенческих психологов и потом получила много отзывов, что я рассказывала о ней очень просто и мило.

Наверно, у людей есть ожидания, как можно говорить о смерти.

У меня таких ожиданий нет, потому что у меня в целом, как я обнаружила не так давно, очень мало ожиданий от кого-то и я предполагаю, что это связано с нейроотличностью или с тем, что мне с детства показывали много разных людей и арт-хаусное кино.

И конечно, я уже давно нахожусь в пузыре, в котором о смерти говорят просто и мило.

Я со своим бойфрендом шучу о смерти каждый день.
⁃ о том кто из нас раньше умрет (он меня старше, но суицидальные мысли и ипохондрия у меня)
⁃ о том, что меня могут интересовать только новости про смерть и что это вообще моя любимая тема для разговора
⁃ что мне надо засунуть осьминога в рот и напугать всех в прямом эфире на завтраке доул смерти, потому что долы смерти это вот такие долбанутые существа и тд.

Возможно, есть представление, что о смерти если и говорить, то с придыханием и осторожностью?

Надо ли о чем либо так говорить?

Я уже год ношу в себе идею, что я очень хочу чтобы большой стендапер пошутил про доул смерти.
Я уже предложила одному, но он не очень известный и он сказал, что попробует – тема сложная.

Я думаю, что сложно то, что мы никогда не делали. При этом сейчас все больше и больше появляется шуток про смерть, в последнем стендапе Идрака Мирзализаде, есть шутка про смерть папы.

Этот отрывок сниму и вставлю сюда, сам стендап платный и я его купила, потому что у меня новая фишка – платить за творчество и работу, потому что это мое ответственное и ценностное действие в эпоху беспомощности и бессилия.

Хороший проект, можно придти и рассказать свою историю горя или экспертизы в области горя и смерти, послушать истории других – на английском такого очень много, на русском, в нормальном визуальном оформлении и без нагнетания эмоций – практически нет. https://www.youtube.com/@prostyesmertnye

Я снова начала читать великую Джудит Герман (и тревожно просыпаться в 6 утра, но с тревогой я планирую разобраться где-то после климакса или после падения диктаторских режимов, которые ухудшают мое самочувствие)

Джудит написала книгу «Травма и исцеление». Звучит не очень велико для непосвящённых. Джудит Герман психиатр и психоаналитик. В 1973 году она написала свою первую работу про инцест и жертв инцеста, ее сначала не публиковали в США и передавали по рукам самиздат.
Она десятилетия посвятила изучению насилия над женщинами и придумала диагноз, с которым я очень часто работаю: комплексное посттравматическое расстройство.

Когда ее книга про травму вышла в 1992, писали, что это самая важная психиатрическая работа со времён Фрейда. Про то, что травма – это про обычную домашнюю жизнь, а не только военных. Джудит - феминистка, это видно с первых строчек.

Недавно у меня закончился ее курс, ей сейчас 82 года, я в первую очередь пришла посмотреть на легенду и ещё интересно, как человек работает в этом возрасте.

А в России недавно депутаты заблокировали выход новой международной классификации болезней. МКБ-11.
Из-за психиатрии. Точнее,
из-за изменений связанных с трансгендерностью. Еще в новой классификации много изменений в сфере травмы. Наконец-то появился официальный диагноз комплексного ПТСР.
Зачем нужны официальные диагнозы: чтобы люди могли получить лечение (в идеале бесплатное).

А вот с чего начинается книга Джудит Герман:

Чтобы удерживать травмирующую реальность в сознании, требуется социальный контекст, который поддерживает и защищает жертву, соединяет жертву и свидетеля в общий союз. Для переживших травмирующий опыт этот социальный контекст создают отношения с друзьями, близкими и родственниками.
Для общества – политические движения, позволяющие высказаться тем, кого лишили силы и власти.

Поэтому систематические исследования в области психологической травмы зависят от политической поддержки. Более того, вопрос о том, будет ли такое исследование развиваться или обсуждаться публично, уже сам по себе является политическим.

Исследование боевой психической травмы становится допустимым только в контексте, который высказывает сомнения в правильности принесения в жертву ради войны молодых людей.

Исследование травм в сексуальной и семейной жизни становится допустимым только в контексте, который подвергает сомнению подчиненную роль женщин и детей.

Развитие в этой сфере возникает только тогда, когда оно поддерживается политическим движением, достаточно сильным, чтобы легитимизировать союз между исследователями и пациентами и противодействовать обычным социальным процессам замалчивания и отрицания. В отсутствие сильных политических движений за права человека активный процесс свидетельствования уступает место активному процессу забывания.

Подавление, диссоциация и отрицание – феномены как индивидуального, так и общественного сознания.

Я недавно пошла на бесплатный курс по работе с пострадавшими от сво. Такое название. Я записалась, чтобы оценить обстановку и послушать язык. Точнее, подтвердить предположения.
Подтвердила. Хотя одну хорошую лекцию я там все равно нашла, но как выяснилось, я это уже знаю.