Есть что-то магическое в ночных путешествиях поездом. Правда, меня всегда в дороге мучает бессонница, поэтому мерное покачивание вагона отправляет меня не в сон, а в размышления, а еще чаще — в мечты. Мне нравится представлять себя через несколько лет, а потом думать, что нужно сделать, чтобы все это произошло на самом деле.

Наверное, как и многие, мое самоощущение движется по синусоиде, где в верхней точке я испытываю радость от каждой минуты жизни и нахожу свое положение довольно удачным, а в нижней — констатирую, что в какой-то момент свернул не туда, предал собственные идеалы, скоро 30, а я все еще не (перечисление).

Но вот в поезде, под это вот мерное постукивание и звук дребезжащей в пустом стеклянном стакане чайной ложки, ты как бы выравниваешься с осью Х — нулевой градус переживаний — пространство между. За окном дождь, иногда с шумом проносятся поезда, а я лежу и даже не обдумываю жизнь, а как бы просто ее проживаю, минуя рефлексию. Форма медитации своего рода. Как будто ты слушаешь музыку, но не думаешь о ней — просто растворяешься в мелодии. Удивительное ощущение.

Два года назад я начал писать рассказ «Мотылек» о политическом активисте, который сел по «дадинской» статье. Дошел до середины и бросил. Потом сел переписывать, но дописал опять ровно до середины. Спустя два года я перечитал обе версии и час назад закончил рассказ — получается, первый за почти 3 года. Скоро вероятно поделюсь, но если кто то из друзей и знакомых хочет прочитать раньше — напишите!

Сегодня в «Переделкино» прошел поэтический квартирник, посвященный Борису Рыжему, а потом показ фильма «Рыжий», которому месяц назад отказали в выдаче прокатного удостоверения.

Фильм довольно точно показывает жизнь поэта со всей противоречивостью: поэзия и экзистенциальные размышления, вместе с тем Вторчермет, бандиты, пьянство, амбиции стать великим, но демонстративная насмешка над атрибутами величия. Любовь к человеку и пренебрежение им. Жизнелюбие и отчаяние.

Еще до просмотра я думал о Рыжем и пытался понять, почему он покончил с собой, когда ему только только начало везти — первые премии, публикации, внимание публики.

Фильм, как мне показалось, отвечает на этот вопрос, и если пытаться перевести визуально-метафоричные конструкции в понятные фразы, то: он не выдержал глубинной противоречивости собственной жизни, не смог примирить все свои стороны, все разные стремления, каждое из которых затмевало остальные. Желание любить и быть мужем и отцом, желание писать стихи, желание заступаться за пацанов и вести уличный образ жизни — каждое его желание будто перечеркивало другие, но существовало вместе с ними в один и тот же момент. В итоге, он всюду будто ощущал себя немного ни к месту. И выход из противоречия нашелся в устранении их физически.

Красивое и очень «русское» кино про наше национальное удалое и самозабвенное отчаяние.

Еще деталь: Рыжего играл Алехин из макулатуры и грузчиков. И он идеально подходит, потому что сам как человек как будто ровно такой же. Немного гопник, немного романтик, немного философ — противоречие. От того его монологи о трагедии поэта воспринимаются сразу и как цитата Рыжего и как реплика лично Алехина, строчка из «ночных грузчиков».

Рыжий к слову вполне мог бы собрать какую то такую группу, вышло бы очень органично.

Подростком я одно время увлекался околополитическими субкультурами и испытывал острую тоску по шмоткам Stone Island, C.P. Company, Fred Perry, Barbour и куче других.

Когда тебе 15 и ты в провинции без денег, достать их довольно трудно — мы каждую неделю штурмовали секонд-хенды и брали вещи, даже если они были в плохом состоянии, странного цвета и совершенно не в размер — главное, чтобы венок на груди или компас на плече были заметны всем вокруг.

Мне казалось, что к 20-22-м субкультуры я перерос, но обсессия по шмоткам никуда не делась. Когда я стал зарабатывать что то похожее на деньги, эта логомания проявила себя в полной мере, а я обнаружил себя в брендшопе расплачивающимся за мало чем привлекательные шмотки, зато с шильдиком на плече.

Недавно я избавился почти от всех «субкультурных» вещей. Оставил только те, которые мне нравятся сами по себе, не из за бренда: пара свитеров и черная водолазка.

Байер спросил, почему решил все продать и добавил «Нашел способ самоутверждаться без стон айланда?». Мы посмеялись, но в сущности что-то около. Кажется, только сейчас весь этот субкультурный бэк я отпускаю в полной мере, освобождая место чему то новому. И в этом новом состоянии хочется самоидентифицироваться не через ярлыки и потребление, а иначе — творчеством, работой, образом жизни, но не нашивкой с компасом на плече.